Теодор Тэжик: "Культура должна быть везде"
Теодор Чеславович Тэжик. Родился в 1946 году в подмосковном городе Электросталь. Отец – чех, мать – русская (из Кемерова). В семимесячном возрасте был перевезён в Москву. В 1970 году окончил Московский художественный институт имени В. И. Сурикова (мастерская профессора В. Ф. Рындина). Как художник-постановщик работал с режиссёром Рустамом Хамдамовым над первоначальной версией картины "Раба любви", над фильмами "Сказка странствий" Александра Митты (премия на Лондонском фестивале экзотических фильмов), "Кин-дза-дза!" Георгия Данелии (премия за изобразительное решение на МКФ в Сан-Пауло), "Жена керосинщика" Александра Кайдановского (премия ФИПРЕССИ на МКФ в Амстердаме), телефильмом "Остров ржавого генерала". Работал художником "Лицедеев" Вячеслава Полунина, был главным художником Международной театральной олимпиады в Москве 2001 года. Автор серии проектов "Дурная бесконечность", которые уже девятый год проходят в Москве.
– Всё, что делаю, складываю в коробку под названием "Дурная бесконечность"...
– И выставляете в виде перформансов?
– Не люблю слово "перформанс" – для меня это недоспектакль. Представьте себе: пять тысяч певцов в большой-большой яме, напоминающей воронку после взрыва, заставляем петь, одновременно выползая из этой воронки. Что это, по-вашему? Перформанс? Шоу? Есть много разных проектов, как правило, связанных в первую очередь музыкальным, может быть даже звуковым рядом, для которых я построил большое количество разных музыкальных инструментов.
В Японии, скажем, я сделал надувную картофелину размером два на три метра, ощетинившуюся трубами. И она звучала. Получилась замечательная изобразительная и звуковая комбинация. Сейчас совместно с известным мастером Дживаном Гаспаряном строю версию дудука, который будет раз в пять больше обычного, звучать будет громче и мягче. Цель этого проекта – создать нечто похожее на иерихонские трубы. Среди прочего, восстановил систему подачи воздуха в орган по старой технологии – волынка-орган, когда так называемые кальканты качали воздух ногами и приводили в движение меха. Я построил гигантский мех, на который наваливал четыре стокилограммовых мешка песка, чтобы создавать давление. Само по себе – зрелище сумасшедшее. А вместе с выставленными напоказ рукописными нотами XVIII века всё это работало неправдоподобно и убойно. Перформанс обычно употребляет какие-то фонограммы, звуки, а я работаю с серьёзными музыкантами.
– О Красноярской биеннале вы наверняка наслышаны? Не хотелось бы поучаствовать?
– Хотел бы знать о ней побольше, но дальше Новосибирска и Екатеринбурга дело пока не заходило. До Красноярска пока не добрался, однако хорошо знаю Забайкалье: в молодые годы, будучи студентом Центральной художественной школы, на летней практике прошёл пешком Бурятию, доходил до Дальнего Востока. Моя мама родом из Кемеровской области, из города Мариинска. Сейчас меня больше всего волнуют мои чешские предки – прадед родом из Праги. Я много работал на киностудии "Баррандов" в Чехословакии, тесно связан с этой страной, музыкальная культура которой мне очень нравится – Сметана, Леош Яначек, которого открыл Геннадий Николаевич Рождественский.
– Чем вы занимались на "Баррандов"?
– Сначала я работал с Сашей Миттой над фильмом "Сказка странствий", потом потащил туда Георгия Данелию, и там у меня сработал внутренний протест, потому что копродукция закрывала работу почти всем чешским режиссёрам, и они пришли с петицией к Данелии, он воспринял это отрицательно. В 1989 году я был первым российским художником, открывшим Берлинскую стену. Каждому художнику предлагалось расписать кусок стены размером в 25 метров. После меня было несколько довольно известных художников, которые рисовали поцелуй Брежнева с Хонеккером, но это было ёрничество, а я поступил достаточно жёстко: за два дня написал полотно под названием "Большой кремлёвский ветер", где Спасская башня изгибалась, как кипарис, а из её ворот на нас летел мусор, и мы понимали, что это толпа людей, и первым, возглавляя толпу и перелетая через Берлинскую стену, был Горбачёв. Местное телевидение вступило со мной в конфликт, недоумевая: "Как же так, Горбачёв открыл стену, объединил Германию?.."
– Расскажите о вашей работе в кино.
– Не могу сказать, что я художник кино. Мой первый фильм 1972 года был мультипликационный – "Кола Брюньон, мастер из Кламси" по произведению Ромена Роллана. Он был кукольный и отмечен премией Парижской синематеки. Я даже получил письмо от вдовы писателя. Основная задача фильма была – уйти от кукольной мультипликации, вернуть трёхмерность. Получился пульсирующий, живописный мультфильм. После этого с начинающим режиссёром-аниматором Юрой Норштейном, впоследствии автором "Ёжика в тумане", мы сделали ещё один фильм – "Старый дом" по мотивам сказки Андерсена, который не получился по режиссёрским соображениям и в прокат не вышел. Позднее была работа с Миттой, Данелией, Кайдановским, сделал энное количество роботов для фантастического телефильма "Остров ржавого генерала" по мотивам повести Кира Булычёва, но картина получилась плохая, я не был удовлетворён работой режиссёра-постановщика.
– Вы не забыли "Рабу любви"?
– Конечно! Это фильм, который начинал делать Рустам Хамдамов и от работы с которым я получил колоссальное удовольствие, целиком находясь под обаянием Рустама. Гениальный оператор Илья Миньковецкий спас шесть коробок с плёнкой от уничтожения, и благодаря этому весь мир может убедиться, какой мог бы получиться гениальный фильм. Картина Никиты Михалкова таких задач не ставила. Можно сказать так: кино Михалкова – проходняк, Хамдамова – легенда. Позднее Рустам взял куски из "Рабы любви" и вставил их в "Анну Карамозофф". Если говорить о "Сказке странствий", то на сегодняшний день, после юбилея Саши Митты, я увидел, что этот фильм не являлся большой победой в кино, хотя мне он очень нравится как фильм зрительный. У меня с Сашей был постоянный спор: не надо забивать гвоздь по самую шляпку и оставлять следы молотка на доске – делать следует элегантнее. Александр Митта – хороший учитель, хороший практик, но всегда нуждается в актёрах, которые исправят то, что испортил он. Это же касается и Георгия Николаевича Данелии: если бы не великий актёр, который тащил почти все фильмы – мы знаем, кто это, и даже не будем называть... Памятник этому актёру, где он изображён в позе "Моргалы выколю!" из "Джентльменов удачи", стоит у входа на "Мосфильм". Считаю, это чуть ли не единственный памятник в Москве, а не официоз дурацкий. И когда какая-то журналистка из "Эха Москвы" во всеуслышание заявила, что не поняла этот памятник, я был очень расстроен.
– А как воспринимают москвичи ваш памятнику Пегасу?
– Мой авторский гонорар за Пегаса составил всего один доллар, а стоимость проекта – пять тысяч долларов: зарплата сварщику, который мне помогал, цена электродов. Что касается материалов, то кое-что я нашёл на строительной свалке – обрезки арматуры, например. Дома обнаружил остатки хорошей толстой меди... Получился такой ассамбляж из материалов – безумно красивая скульптура. Памятник стоял на Комсомольском проспекте долгие годы, пока владельцы, которые за время своего пребывания в Москве расписались в том, что культурными людьми так и не стали, не закрыли ресторан, перед которым стоял Пегас. А закрыв ресторан, решили: раз мы платили за эту скульптуру, то она наша. И не вспомнили, что Пегас обошёлся им в один доллар, не вспомнили, что Теодор заплатил большие деньги, чтобы отреставрировать этот памятник, который они однажды покрасили серебрянкой и начистили до самоварного состояния, убрав всю патину. Я поставил забор вокруг Пегаса и долгое время его восстанавливал. А потом памятник увезли – он стоит у кого-то из них на даче.
– Георгий Данелия написал в своих мемуарах, как вы подпалили пепелац.
– Конечно, всё было совсем не так. Георгий Николаевич находится в возрасте. Однажды на съёмки "Кин-дза-дза!" он пришёл после тяжёлого своего состояния и сказал через мою голову моим мальчикам, что вот эта штука не нужна, чем выказал такое неуважение ко мне, что мне пришлось сказать: "Ребята, поставьте всё на место! И запомните: режиссёр не компетентен в этих вопросах! А за то, как будет выглядеть изображение, отвечаю я". На что Данелия ответил: "У меня есть дома пистолет..." "Сильный человек никогда никому не станет угрожать оружием", – отреагировал я. Фильм получился. Ему дали премию в Сан-Пауло – за изобразительное решение, а не за режиссуру. Этот сувенир стоит дома у Данелии на шкафу. Меня же Георгий Николаевич не уведомил о том, что картина получила награду, и не поздравил. Всё, что Данелия пишет в своей книге – выдумка, легенда, в которой он себя идеализирует. Для Георгия Николаевича важна некая историйка, красивый сюжет. На самом деле с пепелацем было вот как. Он был слишком новый, слишком изготовленный, а уже надо было снимать. Я решил его немножечко состарить и попросил у пиротехника дымовую шашку, которая оставляет чёрный след. Но как это бывает в нашей пиротехнике, в дымовой шашке оказалась горящая крошка, которая попала на пенополиуритан, и тот на ярком солнце и при сильном ветре стал плавиться. Оплавилось 25 процентов. Но получилось безумно красиво! Именно то, что надо. Я хохотал, плясал и говорил: "Вот здорово!"
Хочу сказать, что помимо подобных историй в книгах есть и другие. В 1971 году я делал небольшой проект по теории импровизации художника в связи с импровизацией композитора с Геннадием Николаевичем Рождественским – человеком, которого я люблю и уважаю. Для меня он - некий абсолют. Я стоял на месте дирижёра за пультом и писал живописные импровизации, таким образом руководя оркестром. Удачно получилось, очень красиво. Геннадий Рождественский написал об этой истории в своей монографии, упоминая меня по имени и фамилии без ошибок.
С Александром Кайдановским мы сделали один фильм – быстро сделали, а всё остальное – это сценарии нескольких фильмов, для которых я делал рисунки. Мы вместе ездили в Германию или Эстонию собирать деньги, потому что у Саши положение было отчаянное: никто не хотел финансировать его проекты. В конце концов, какая-то нефтяная компания профинансировала его фильм, однако деньги пришли через несколько дней после его смерти. Всё трагично – надо отдавать себе в этом отчёт, но, если останутся такие произведения, как те, что делал Саша, если остаётся "Сталкер" Андрея Тарковского с Сашей Кайдановским в главной роли, который я здесь, в Красноярске, весь пересмотрел... Считаю, стоит переживать и драмы, и трагедии, чтобы только было вот это - реальное произведение искусства.
– Вы неудобный человек?
– Что вы! Я очень толерантный!
– Данелия вас больше не приглашает, с Миттой вы не работаете, Хамдамов обошёлся без вас...
– Это не результат каких-либо моих слабостей, наоборот, я всегда был добр и делал в пять раз больше, чем от меня требовали. Но это моё принципиальное несогласие с тем или иным обстоятельством. Честно признаюсь, до того как приступить к работе с Георгием Данелией, я не видел ни одного его фильма. Ни одного! Когда случайно в Рязани я попал на кожевенный завод, где покупал кожу для какой-то очередной продукции, ожидая машину, смотрел телевизор и увидел фильм – не помню его названия, но режиссёра угадал, и мне этот фильм не понравился. Хотя эти фильмы нравятся большинству зрителей... Знаете, у немцев есть такое выражение – "зюс", когда про женщину говорят: "Ах, зюс!" В буквальном переводе это "сладко". Он не ставит никаких серьёзных задач, а просто шалит, почёсывает тебя, пощекотывает – и тебе приятно. Искусство без драматического контакта не живёт долго. Да, мне нравится грузинская и армянская тема (у меня жена – армянка), сейчас я работаю над проектом, посвящённым геноциду армянского народа в 1916 году, и знаю, сколько у меня сейчас есть друзей – просто надо их уметь делить. В конце концов, искусство может быть принципиальным. Что касается Саши Митты, то у него был юбилей, он мне с нежностью сказал: "Фильм наш с тобой..." "Фильм-то хороший, – ответил я. – Оператор неудачный". Александр Митта согласился: кадр надо ставить так, чтобы он был логически понятен, чтобы он был динамичен. Посмотрите фильм Рустама Хамдамова. Сколько людей, начав работать с великим мастером, всё время под ним бегают и от него зависят. Простите, если я завтра буду делать оперу, к чему вспоминать мои взаимоотношения, важнее вспоминать, как они это делали, к чему они пришли, что осталось спустя 25 лет.
– С чем вы приехали в Красноярск?
– Я сторонник децентрализации культуры. Культура должна быть всюду, потому что если не будет культуры, не будет политики, и экономика придёт не туда. Человек должен быть полноценным. Дайте деньги неполноценному человеку – что вы получите? Вы получите "унтерменш" – недочеловека. Считаю, что мы победили в Великой Отечественной войне, потому что Геббельс оскорбил русский народ, назвав его "унтерменш". Именно это заставило советского человека встать, чтобы доказать, что он не "унтерменш". Поэтому если страна медленно, с гангреной, доведёт весь народ до "унтерменш" – это будет страшно. Культурой надо заниматься очень серьёзно. Надо заставить людей ощущать не причастность к культуре ("ой, я был в театре!" – не напивался, не в грязи валялся, а в театре был) – это уровень зощенковского персонажа. Нет, люди сегодня должны переживать, болеть, получать новые ощущения, новый заряд, они должны понимать, что время продолжается. В Красноярском театре оперы и балета я хочу реализовать некий свой любимый проект – действие вытащить из театра, чтобы оно начиналось прямо от автобусной остановки, происходило перед зданием на Театральной площади. Хочу создать мощный, торжественный стиль. Затем действие переходит в интерьер, и, поскольку мы берём за основу триединство – огонь, воздух, вода, – образы будут продолжаться в фойе, будут проходить в зал. Если нам технически удастся, мы принесём на сцену кусочек Енисея. Это будет действие, которое называется Lumen Magicus ("магический свет") – вечный свет театра, высвечивающий обстоятельства жизни человека. В основе – музыка, действие, некое скольжение по всему репертуару. Представление откроет празднование тридцатилетия Красноярского театра оперы и балета.
Сергей ПАВЛЕНКО
"Красноярский рабочий", 11.06.2008 г.
