Балет Бориса Эйфмана «Анна Каренина» полон внутренней психологической энергии и удивительно точен по своему эмоциональному воздействию. Убрав все второстепенные линии романа Льва Толстого, хореограф сосредоточился на любовном треугольнике «Анна – Каренин – Вронский».
Пластикой тела Эйфман в своем спектакле передал драму переродившейся женщины. По мнению хореографа, именно страсть, «основной инстинкт» привели к преступлению против общественных норм, уничтожили материнскую любовь и разрушили внутренний мир Анны Карениной. Женщина, поглощенная и раздавленная чувственным влечением, готова пойти на любые жертвы.
Хореограф отмечает, что его балет – о сегодняшнем дне, а не о минувшей эпохе: неподвластное времени эмоциональное наполнение спектакля и прямые параллели с действительностью не оставляют равнодушными современных зрителей. Высочайшего уровня исполнительская техника труппы и хореография Бориса Эйфмана передают все психологические перипетии романа Толстого.
«Балет – это особая область реализации психологических драм, возможность проникнуть в подсознание. Каждый новый спектакль – поиск неведомого.
Роман «Анна Каренина» всегда интересовал меня. Когда читаешь Толстого, чувствуешь невероятное понимание автором психологического мира его героев, удивительную чуткость и точность отражения жизни России. В романе «Анна Каренина» есть не только погружение в психологический мир героини, но и настоящее психоэротическое осмысление ее личности. Даже в сегодняшней литературе мы не найдем подобных страстей, метаморфоз, фантасмагорий. Все это стало сутью моих хореографических размышлений.
Размеренный ритм жизни семьи Карениных – государственная служба главы, строгое соблюдение светских условностей – создавали иллюзию гармонии и покоя. Страсть Анны к Вронскому разрушила привычное. Искренность чувств влюбленных отвергалась, пугала откровенностью. Лицемерие Каренина было приемлемо для всех, кроме Анны. Она предпочла всепоглощающее чувство к любимому мужчине долгу матери перед сыном. И обрекла себя на жизнь изгоя. Не было счастья ни в путешествиях, ни в привычных светских увеселениях. Присутствовало ощущение трагической несвободы женщины от чувственных отношений с мужчиной. Эта зависимость, как и любая другая, – болезнь и страдание. Анна покончила с собой, чтобы освободиться, оборвать свою страшную и мучительную жизнь. Для меня Анна была оборотнем, потому что в ней жило два человека: внешне – светская дама, которая была известна Каренину, сыну, окружающим. Другая – женщина, погруженная в мир страстей.
Что важнее – сохранить общепринятую иллюзию гармонии долга и чувств или подчиниться искренней страсти?.. Имеем ли мы право разрушить семью, лишить ребенка материнской заботы ради буйства плоти?..
Эти вопросы не давали покоя в прошлом Толстому, не уйти от них и сегодня. И нет ответов! Есть неутолимая жажда быть понятым и в жизни, и в смерти…»
Борис Эйфман
