Цветовая схема:
26 января у ведущего солиста Красноярского театра оперы и балета имени Д.А. Хворостовского тенора Евгения Балданова состоится творческий вечер. Артист выйдет на сцену в заглавной партии Неморино в комической опере Г. Доницетти «Любовный напиток». А началась его творческая карьера в Красноярске больше пятнадцати лет назад с партии Ленского.
– Евгений, почему выбрали для бенефиса Доницетти, а не Чайковского? Неужели из-за трагической гибели Ленского?
– Отчасти из-за нее – Ленский во втором акте погибает, а Неморино на сцене от начала до конца. Поэтому, как мне кажется, «Евгений Онегин» идеально подходит для бенефиса баритона или сопрано – то есть для исполнителей партий Онегина и Татьяны, – но не для тенора. И потом, ближе к финалу спектакля у Неморино красивейший романс – одна из самых знаменитых оперных арий, ее постоянно включают в гала-концерты. Но в опере на этот романс еще нужно выйти в особом настроении! Что мне, честно говоря, пока не удавалось так, как хотелось бы. Может, на бенефисе получится.
– А в каком настроении, на ваш взгляд, нужно исполнять этот романс?
– Как сказал один итальянский педагог – петь его голосом мальчика, никогда не знавшего женщину. Неморино боготворит Адину, а не завоевывает ее, поэтому его голос должен звучать нежно и возвышенно. А когда на протяжении всего спектакля у тебя не только вокальные сцены, но и разговорные (что опере вообще-то не свойственно), к финалу такое состояние обрести непросто. Репетиции вообще были сложные – нужно было держать в голове не только текст и нотный материал, но и очень насыщенные разными деталями мизансцены. Спектаклю уже почти восемь лет, и после премьерных показов я единственный в театре исполнитель партии Неморино, никто из новых солистов на нее так и не ввелся. И, как знать, может, спою ее в последний раз?.. Никогда не знаешь, сколько продлится жизнь спектакля, восемь лет для оперной постановки – срок значительный. А некоторые из них вообще живут до обидного мало.
– О каких недоигранных ролях особенно сожалеете?
– Скажем, дон Оттавио в «Дон Жуане» Моцарта. А партию Амадея в одноименном спектакле на музыку Моцарта, Сальери и Римского-Корсакова я репетировал, но так и не успел выйти на сцену. Очень любил своего Юродивого в «Борисе Годунове» – одна из самых важных для меня работ последних лет. Жаль, что спектакль недавно ушел из репертуара. Я там настолько перевоплотился, что меня даже в театре не узнавали! Помню, один сотрудник, когда я с ним за кулисами в этом обличье поздоровался за руку, непроизвольно вытер ладони. (Смеется.) Видимо, я в своих лохмотьях действительно выглядел каким-то убогим грязным нищим, и он меня не опознал. Обожаю быть неузнанным – тогда есть возможность творить, растворяться на сцене в своей роли. Шаляпин очень любил перевоплощаться. Он описывает, что когда к нему в гримерку поздравить с премьерой зашел Николай II, императору, наверное, было не столь интересно пообщаться с певцом, сколько внимательнее присмотреться к его образу, созданному с помощью грима и костюма.
– Что вам помогает в поисках образа?
– Все, что угодно. Например, облик Индийского гостя, как ни странно, мне «подсказал» Филипп Киркоров. Увидел его на афише с усами и небольшой бородкой – и сразу представил себя: это же лицо махараджи! А когда смотрел «Садко» в записях, там почему-то все исполнители с бритым лицом, даже Зураб Соткилава. Что странно, потому что в Индии борода и усы – норма для мужчин. Мне, во всяком случае, такая находка помогла войти в роль. Очень приятно, что мое исполнение этой партии потом было отмечено на фестивале «Театральная весна».
Многому научился у нашего баса Анатолия Березина. В одном из эпизодов «Онегина», когда Ленский в гневе смахивает все со стола, он посоветовал мне сбрасывать это не под ноги, а за стол – тогда реквизит на полу не мешает в следующих сценах. Вроде бы, мелочь, из зрительного зала смотрится одинаково, а мне это помогло. Анатолий Алексеевич всегда очень тщательно работает над своими костюмами, все детали прорабатывает. Помню, в одной из ролей у него тяжелая рукоятка меча поначалу перевешивала, кренилась вперед. Так он в ножны напихал металла – и меч стал висеть ровно. Или его не устроили сапоги, показались слишком простыми. И он нашел в обувном цехе другие, с узорами, и выходил в них – хотя они были ему тесны. Артист готов был жертвовать своим удобством ради образа! Зритель и не увидит, но сам ты себя уже по-другому ощущаешь – это важное условие сценического перевоплощения.
– Юродивый, Беппо в «Паяцах» – заметно, что вы с большим удовольствием исполняете небольшие характерные партии.
– Да, хотя полюбил их не сразу. Каждый артист мечтает о главных ролях, и оперные певцы – не исключение. Но со временем учишься находить что-то интересное в любом образе. Роль того же Юродивого настоящей партией, привлекательной для певцов, сделал Иван Семенович Козловский. Я продолжаю искать какие-то новые краски в своих партиях на протяжении всей жизни спектакля, наращиваю их актерски. Вообще предпочитаю острые эмоциональные сцены – как второе действие «Евгения Онегина», где через ссору можно объемнее показать характер героя. В лирических сценах мне его проявить труднее. А когда кипят страсти, это пробуждает фантазию. Но здесь очень важно не увлекаться. Как говорил Паваротти, певец должен быть хладнокровным, нужно уметь контролировать свои чувства. Иначе может далеко унести, излишние эмоции певцу не на пользу.
– За полтора десятка лет работы в театре вы исполнили порядка тридцати партий, репертуар немалый. Простоев в работе не было?
– Почему, порой случались. Но я научился воспринимать их как испытание, через которое необходимо достойно пройти. На меня сильнейшее впечатление произвел рассказ режиссера Владимира Гурфинкеля, он ставил у нас оперу Прокофьева «Обручение в монастыре». Его отец прошел через немецкий концлагерь, у него на руке была татуировка с лагерным номером. И меня поразило, как Владимир Львович сказал – мол, мой отец сумел выжить в концлагере, неужели я позволю себе споткнуться? Это действительно несопоставимо – зачастую мы склонны преувеличивать наши трудности. Не осознавая, что такое настоящие беды… Может, встреча с тем режиссером была дана мне как раз для того, чтобы задуматься об очень серьезных вещах и пересмотреть свое отношение к жизни – постановка у него оказалась не слишком удачной и прожила недолго. А слова его помню до сих пор. Простой в работе тоже может оказаться для артиста излишне тяжелым – некоторые на этом ломаются, уходят со сцены. Хотя наша профессия вообще слишком зависимая, и не только от режиссера и дирижера.
– А что вас привело в эту профессию – и держит в ней столько лет?
– Мама всегда хотела, чтобы я пел. Поступил в музыкальное училище в Улан-Удэ, из-за ломки голоса меня поначалу взяли только на дирижерско-хоровое отделение. Но с годами желание петь – и не в хоре, а соло – во мне самом только окрепло. Поступил в Новосибирскую консерваторию. В студенческие годы работал в народном ансамбле «Чалдон», постоянно ездил с ним на гастроли, мы даже во Франции выступали. Но академическое пение привлекало сильнее. И когда на пятом курсе меня взяли в театр, из ансамбля ушел не раздумывая.
– Почему предпочли Красноярский театр оперы и балета новосибирскому, более статусному?
– Я проработал там почти полтора года, спел несколько небольших партий. И быстро понял, что может уйти немало лет, прежде чем получу в Новосибирске то, что хочу. Мечтал начать оперную карьеру с Ленского, но в театре уже было четыре исполнителя этой партии. А новый главный дирижер вообще видел меня исключительно артистом второго плана, мы не нашли с ним общий язык. Очень признателен одной солистке, которая объяснила мне, что в театре нет смысла ждать, когда что-то дадут, нужно самому готовить репертуар. Выучил с концертмейстером Ленского и Герцога из «Риголетто». А потом, когда узнал, что в Красноярске не хватает теноров, мне было что предложить театру. Приехал на прослушивание, мы с главным дирижером Анатолием Петровичем Чепурным пожали друг другу руки. И уже через несколько месяцев спел здесь Ленского. Меня сразу очень тепло приняли, и я никогда не жалел о своем решении.
В ближайшее время Евгения Балданова также можно будет услышать в спектаклях «Князь Игорь» (6 февраля и 6 марта), «Пиковая дама» (16 февраля), «Вокруг света за 80 минут» (27 февраля), «Дон Паскуале» (2 марта) и «Евгений Онегин» (9 марта).
Елена КОНОВАЛОВА
«Опера&Балет» №6, февраль 2019 года