30 апреля у ведущего солиста Красноярского театра оперы и балета Ивана Карнаухова творческий вечер. «Игра героя» – под этим названием, как говорит сам танцовщик, он собрал квинтэссенцию того, что наработал за 13 лет работы в театре. Свои самые любимые партии и номера, которые Иван исполнит вместе с друзьями. Компанию ему в этот вечер, кстати, с удовольствием согласилась составить и его прежняя партнерша Анна Оль, которая сейчас танцует в Московском музыкальном театре им. К. Станиславского и В. Немировича-Данченко.

– Иван, логически возникает вопрос: какие любимые партии у артиста, станцевавшего практически весь классический балетный репертуар? Рискну предположить, что Спартак.

– Это была моя заветная мечта времен студенчества. Меня тогда очень впечатлил Спартак в исполнении Владимира Васильева и Михаила Лавровского, и я надеялся, что когда-нибудь и сам его станцую. Мечта сбылась, очень люблю этот балет. Но с не меньшим удовольствием исполняю разные партии в «Ромео и Джульетте», «Гусарской балладе», «Анюте», «Кармен»…

– Какие персонажи вам ближе – лирические или характерные?

– Предпочитаю делить репертуар немножко по-другому – на классический и современный. Так получилось, что танцевал я преимущественно классику. Первую сольную партию, Шута в «Лебедином озере» в постановке Александра Полубенцева, мне дали буквально через две недели после прихода в театр. В том же году у меня были партии в «Сильфиде», «Приключениях Чиполлино», «Дочери Эдипа»… Позже пошли главные персонажи. Я вообще считаю, что танцовщик должен попробовать все. Только с опытом становится понятно, какие партии тебе подходят, а какие нет. Например, несмотря на то, что я станцевал принцев в «Спящей красавице» и «Лебедином озере», это не мое – просто по физическому складу, здесь нужна другая фактура. Но все-таки я очень рад, что у меня была возможность попробовать себя и в таких ролях.

– В «Лебедином озере» вас чаще можно увидеть в партии Бенно…

– Да, принца я танцевал только на гастролях в Англии, дебютировал в этом сезоне. А Бенно месяц назад исполнил уже в 197-ой и 198 раз.

– Какая партия для вас оказалась самой неожиданной?

– Мне было интересно поработать в «Красном маке», где я впервые исполнил отрицательного персонажа. Впрочем, для себя я его во многом оправдываю: все дурные поступки Ли Шань-Фу – от большой любви. В «Тщетной предосторожности» мне на гастролях достался Мишо – первая в моей практике возрастная роль. Непривычная пластика: мне – 30, а зритель должен поверить, что моему герою 60! (Смеется.) В репертуаре нашего театра, пожалуй, не отказался бы еще станцевать Солора в «Баядерке» и Резанова в «Юноне и Авось». А так – прошел практически через все, за исключением современных балетов «Римские каникулы» и «451 градус по Фаренгейту».

– Но к ним вас и не тянет?..

– Знаете, я вообще не слишком люблю современные постановки с бездумным использованием свободной пластики. Есть бессюжетная хореография, и она сама по себе замечательна. Это очень сложно – не проиллюстрировать музыку, а показать мысль в танце телом танцовщика. Есть современная сюжетная хореография – но ее еще меньше. А чаще показывают просто набор движений или музыкальные иллюстрации, словно живой эквалайзер по сцене бегает. Мне это неинтересно – я могу закрыть глаза и сам что-то представить, под ту музыку, которая мне нравится.

Возможно, я и не отказался бы попробовать себя в какой-то иной пластике. Но пока мне гораздо интереснее танцевать Альберта в «Жизели». Об этой партии я мечтал последние три-четыре года. И вот, дебютировал на недавних гастролях в Англии.

– Чем она вас так увлекла?

– Это очень сложный спектакль. Альберт не просто разнообразен в своих порывах и мотивах действий. Он граф, у него роман с простой девушкой. Сначала для него это простое увлечение, легкомысленное. Но когда Жизель узнает, что не может быть вместе с ним и погибает, он мучается раскаянием. Не думаю, что молодой артист в состоянии понять и передать чувства, которые испытывает Альберт. Станцевать хореографию несложно, это может любой. Гораздо труднее создать образ, в который поверили бы зрители. Нужно самому что-то успеть пережить, глубже погрузиться в материал, перечитать Гейне. Обращение к литературным первоисточникам вообще очень полезно, в работе над любыми спектаклями.

– Для вас это обязательное правило?

– Теперь да, но вошло в привычку оно только со временем. На старте артиста нередко захлестывают амбиции, юношеский максимализм. Хочется самому доказать, на что способен, нет потребности от чего-то отталкиваться. Сейчас появилась – «Ромео и Джульетту» читал в оригинале. И впечатление довольно мрачное – оказалось, что у Шекспира много такого, на фоне чего эта история кажется сказкой. Представить, чтобы девушка в средневековой Италии ослушалась отца? Да никогда! Чисто с исторической точки зрения, по нравам и обычаям того времени просто невозможно. Это красивая легенда. Знание первоосновы дает какие-то иные краски, когда работаешь над ролью. Говорят, что в классике ничего нового станцевать нельзя. Ерунда – мне даже мои студенты каждое утро доказывают, что возможно. Хотя у них это еще идет от юношеского порыва. А с опытом, с новыми впечатлениями в работе могут вообще появляться какие-то неожиданные оттенки. Я и «Спартака» Джованьоли читал, и чеховскую «Анну на шее», и даже «Щелкунчика» Гофмана – полезно! (Улыбается.)

– Не удивительно, что чуть ли не каждая вторая девочка в детстве мечтает стать балериной. А что влечет в балет мальчиков?

– Я не сразу попал в профессиональную школу. Шесть лет танцевал в детском ансамбле «Орленок» у Веры Николаевны Гудовской, потом полтора года – в танцевальной студии Театра музкомедии у Виталия Белобородова. И оттуда уже педагог отвел меня в училище. Мне там понравилось – нагрузки меньше, чем в моей прежней школе, все предметы знакомые, еще и стипендию платят! (Смеется.) Студентом в 1997 году танцевал в нашем театре Франца в «Щелкунчике», в постановке Вайнонена. И потом пришел сюда работать.

– Но на какое-то время уезжали в Москву?

– На год – хотел получить педагогическое образование. Но меня отговорили – на тот момент мысль была несвоевременная, в 19 лет надо танцевать. Я поработал в Камерном балете «Москва» с Натальей Михайловной Чеховской и Василием Серафимовичем Полушиным, танцевал в «Имперском русском балете» под руководством Гедиминаса Таранды, объездил с ним весь мир. Мне вообще очень везло с педагогами – и в самом начале, и в училище, и все время, что я работаю на профессиональной сцене. Всегда с благодарностью вспоминаю уроки своих учителей и сам теперь стараюсь передать это своим студентам.

– Чем вас в 19 лет заинтересовала педагогика?

– Не знаю, какая-то внутренняя тяга. К постановке балетов, например, никогда не тянуло. Когда я вернулся домой – честно говоря, утомила московская суета, к тому же, здесь стали активно выпускать новые спектакли, появилось много работы, – почти одновременно меня начали приглашать в училище. Сначала я по необходимости подменял педагогов на занятиях, был партнером у выпускниц на экзаменах. Потом взял собственный курс, среди моих первых выпускников – Гаджимурад Дааев, который недавно пришел работать в наш театр. В мае у меня уже будет третий выпуск… Параллельно окончил Академию русского балета им. Вагановой по специальности «Педагогика балета». Мне это не менее интересно, чем танцевать самому.

– Когда артисту пора уйти со сцены?

– Чтобы зритель мог запомнить его в расцвете сил. Если не в состоянии танцевать на прежнем уровне, нужно либо уйти совсем, либо попробовать себя в возрастных партиях, они в балетах есть – отец Китри в «Дон Кихоте», Наставник в «Лебедином озере», Капулетти в «Ромео и Джульетте». Можно быть педагогом-репетитором, если есть такая склонность. Мне кажется, неловко показывать публике стареющего танцовщика – здесь не дотягивает, здесь устал, делает лишнюю паузу. Поэтому лучше пересилить себя и принять непростое решение и вовремя уйти, чем разочаровать зрителя.

Елена КОНОВАЛОВА
Фото Александра МИЩЕНКО
Интернет-журнал "Красноярск Дейли", 30.04.2014 г.