Светлана Рацлаф-Левчук: «Когда я на сцене, полностью ей отдаюсь»
В репертуаре ведущей солистки Красноярского театра оперы и балета Светланы Рацлаф-Левчук партия Татьяны из оперы «Евгений Онегин» занимает особое место. Это ее первая серьезная работа в театре, в который она пришла больше десяти лет назад. А в недавней премьере «Онегина» в постановке Александра Федорова певица вышла на сцену в новом и несколько неожиданном образе Татьяны. Невольно напрашивается мысль, что спектакль стоило назвать именем этой героини — именно она здесь центральный персонаж.
— Новая режиссерская трактовка вас не смутила?
— Нет, наоборот — мне кажется, страстность Татьяне органична. Она же совсем молоденькая, по сути, еще подросток! В этом возрасте девушки импульсивные. Но она не такая, как Ольга. Та ветреная, легкомысленная. Татьяна только с виду тихоня, страстность в ней сокрыта, переживания более глубокие — в тихом омуте, что называется, черти водятся. Юная девушка, которая решается написать письмо молодому мужчине, — для этого надо обладать незаурядным характером.
А смутило меня в работе над «Онегиным» другое. Без конца менялись мизансцены, очень тяжело было в этом как-то определиться. Идей у режиссера было много, а времени на их воплощение мало. Мы репетировали в общей сложности недель шесть. И то я смогла принять в этом участие лишь незадолго до премьеры. А у режиссера с каждой солисткой рождались разные идеи.
— То есть мизансцены менялись в зависимости от индивидуальности исполнителей?
— Да, и запомнить их было непросто. Я до последнего не знала, что у меня получится. Партию от начала до конца в первый раз исполнила уже на премьере. А на прогоне сделала свою Татьяну лирической, как играла раньше, — мне за это так влетело! Режиссер настаивал на большей эмоциональности. Костюм, кстати, дошивали уже на сдаче — в театре такое бывает. (Улыбается.) Наши пошивочные цеха буквально зашивались. Но ничего, все успели в срок. И только на премьере, по моим ощущениям, у меня что-то наконец склеилось, я нашла стержень своей героини. Но скольких бессонных ночей это стоило — вы не представляете…
— Импровизацию на сцене не жалуете?
— Импровизировать легко, когда партия выстроена. А когда репетиций было мало и ты выходишь в спектакле и не знаешь, что делать, куда пойти, — это не импровизация. Чудес не бывает. Напротив, когда образ задан, с каждым спектаклем наполняешь его новыми красками и эмоциями, появляется дополнительный объем. У меня так было с «Мадам Баттерфлай».
— Кстати, эта партия у вас, Светлана, тоже получилась очень эмоциональной.
— Пожалуй, «Мадам Баттерфлай» — на сегодня мой самый любимый спектакль. А Геннадий Гараевич Малхасянц, Царство ему Небесное, — лучший режиссер, с которым мне довелось поработать. Его постановка выстроена, продумана. В Англии спела в ней много раз и была приятно поражена, как зрители принимали там эту оперу. Такого взрыва эмоций и аплодисментов я здесь никогда не слышала — это что-то непередаваемое! Британцы вообще на эмоции не стесняются, они более раскрепощенные. Присылали нам много записок с добрыми словами, до сих пор их храню. А на одном показе «Мадам Баттерфлай» после фразы «Он нас оставил» какому-то мужчине стало плохо с сердцем… Я на время гастролей детей отправляла к маме, очень по ним скучала — видимо, мои переживания тоже отразились на образе Чио-Чио-сан. И передались публике.
— За вами вообще, похоже, закрепилось трагическое амплуа.
— Да, все страдаю и погибаю, наверное, уже надоела зрителям со своим трагизмом! (Смеется.) Мими в «Богеме», Микаэла в «Кармен», Купава в «Снегурочке», донна Анна в «Дон Жуане», та же Чио-Чио-сан — сплошные страдания! Причем пою партии и лирического сопрано, и драматического — по голосу мне это легко, удобно. Но уже как-то хочется отойти от излишнего трагизма и спеть какую-нибудь игровую комическую партию розовощекой простушки. Вроде Маженки из «Проданной невесты» Сметаны, которую я пела на выпуске из института. После нее у меня таких ролей, к сожалению, больше не было.
А еще хочу сыграть женщину, которая дает отпор мужчинам, — например, Тоску. В принципе, я уже готова ее спеть — осталось только выучить, настроиться. Эту партию, как и Аиду, поют в более зрелом возрасте. Арию и дуэт из «Аиды» я, кстати, уже пела в концертах. Жаль, что у нас в репертуаре нет этого спектакля.
— К слову, о концертах — в сольных программах вас слышать не приходилось.
— Честно говоря, это мой минус — у меня нет концертного репертуара. Просто физически не хватает времени на сольные программы. То работа в новых постановках захватывает — а пою я практически во всех премьерах. Да и семья много времени отнимает. Может, когда дети подрастут, активнее займусь сольной карьерой. Но пока для меня это роскошь.
— В семье с пониманием относятся к специфике вашей профессии?
— Муж меня вообще во всем поддерживает. Аркадий по профессии доктор, работает в краевой реанимации. Когда я репетировала Татьяну, он несколько вечеров сидел с детишками. А куда деваться? Репетиции у нас утром и вечером, возвращалась поздно. Каждая постановка забирает столько сил! И седые волосы появляются, и нервов много тратится. Даже муж не выдержал, грозился после премьеры «Онегина» напиться. (Смеется.) Но потом стало не до того — ему нужно было выходить на дежурство. А я сидела с детьми. Так и живем, друг друга поддерживаем. Если бы не Аркаша, вообще не представляю, как бы я работала в театре. Семья — это мой надежный тыл. Без него в нашей профессии просто невозможно.
— Вы познакомились в театре?
— Да, ему рассказала про меня его коллега-врач, пришел на спектакль. С тех пор семь лет вместе, у нас двое ребятишек. И, кстати, в декрет я не уходила, работу не бросала, продолжала петь. После родов всего два месяца дома посидела. И ни одной постановки не пропустила, на ходу учила партии. Помню, вскоре после рождения ребенка репетировала донну Анну в «Дон Жуане». И вдруг сильно разболелась. А петь некому, и попросили меня. Да я и сама, признаться, очень сильно хотела спеть в этом спектакле, согласилась. А потом в газетах написали — мол, Светлана Левчук была не в лучшей форме, наверное, переутомилась на репетициях. Хотя у меня голос не звучал из-за трахеита. Да и не в форме еще была, не успела после родов толком восстановиться.
— Светлана, а с чего вообще началась ваша карьера оперной певицы?
— Я родом из Благовещенска, и родители мои с музыкой не связаны. Просто я всегда свои эмоции выражала через пение, особенно когда грустила. У нас был свой дом, во дворе стояли качели. Садилась на них и пела, что в голову приходило. А в старших классах школы случайно попала в хор. И такая у нас была энергичная преподавательница, очень темпераментная, — давай, говорит, в музыкальное училище на вокал! Сама не знаю, как я ее послушалась.
— Ну а как же любовь к пению? Неужели саму не тянуло в эту профессию?
— Меня больше тянуло к фортепиано, хотя в музыкальной школе я не училась. Но почему-то представляла себя за этим инструментом. А что очень люблю петь, прежде не осознавала. Больше того, мне то и дело все говорили — потише! Обидно было, аж до слез. Но когда пришла в училище, поняла, что это мое. И никто больше мой голос уже не заглушал. (Смеется.) Кстати, поначалу меня привлекала оперетта — очень любила слушать ее по радио.
— И все же предпочли оперу?
— Вы знаете, когда я впервые услышала оперу, оперетту петь расхотелось. И до сих пор назад не тянет. Я еще так много красивых опер не спела, что не до оперетты. Мне повезло после училища поступить в Красноярский институт искусств, потом меня пригласили работать в театр — так здесь и осталась. И вообще, наверное, я везучий человек — занимаюсь делом, которое люблю, у меня замечательная семья. По натуре я скорее домашний человек — люблю растворяться в семейных делах и заботах. И по гороскопу Дева — земной, домашний знак. А любимая работа меня уравновешивает, как бы приподнимает над землей. Когда я на сцене, полностью ей отдаюсь.
Елена КОНОВАЛОВА
«Вечерний Красноярск», 27 апреля 2009 г.
