"Молодой Давид" и старые оперы
О музыкальных и танцевальных номинантах "Золотой маски", доехавших до Москвы
"Агон" Баланчина – лучший из спектаклей Большого театра, представленных на фестивале. Но явный лидер фестиваля – "Молодой Давид" екатеринбургского композитора Владимира Кобекина, единственная большая современная опера, выдвинутая на соискание "Золотой маски" нынешнего сезона. Кроме нее, из современных сочинений в программе есть лишь камерный триптих "Голоса незримого" на библейские темы, составленный из моноопер "Ева" Александра Щетинского, "Моисей" Владимира Кобекина и "Благовещенье" Иосифа Барданашвили. "Голоса", поставленные Дмитрием Бертманом в театре "Геликон", завершили фестиваль. Остальные оперные спектакли-номинанты поставлены по классическим произведениям и соревнуются лишь в интерпретациях старинных партитур.
Возникает захватывающая игра объемов. Во время лирических диалогов пространство невероятно сужается, а в массовых сценах разрастается до размеров огромного зала. Обилие театральных эффектов ошеломляет. Пророк Самуил не является взору: когда он поет, на экран, растянутый во всю сцену, проецируется рот исполнителя этой партии. Наступление филистимлян обозначено световой стеной на краю сцены, за которой чудятся бесчисленные полчища.
Казалось, "Молодой Давид" так тесно привязан к интерьерам Новосибирского оперного, что привезти его на фестиваль в Москву можно только вместе с самим зданием. Но устроители "Маски" нашли помещение сходного объема и стиля – Театр Армии, где Черняков сумел без потерь воспроизвести все свои находки.
К сожалению, музыка не столь разнообразна и выразительна, как хотелось бы для такого пряно-живописного спектакля. Кроме того, петербургские и московские певцы, на которых в свое время рассчитывал композитор, не смогли принять участие в постановке. Из-за этого сместились акценты, намеченные режиссером. На первом плане оказался не Давид, добросовестно, но бледновато исполненный Виталием Ефановым, а властный царь Саул (Валерий Гильманов). Однако, несмотря на уязвимость музыкальной части, новосибирский "Давид" относится к лучшим российским оперным спектаклям прошлого сезона.
В интерпретациях классических опер, выдвинутых на "Маску", постановщики, будто сговорившись, старались обходиться без всяких стилистических примет того времени, когда было создано произведение.
Самой скучной оказалась "Кармен" Московского театра Станиславского и Немировича-Данченко, разыгрываемая в серых костюмах на фоне серых же полотнищ, лишенная выразительных мизансцен и энергетики да к тому же исполненная весьма средне. Гораздо менее выигрышный по музыкальному материалу "Демон" Рубинштейна в "Новой опере", поставленный в эстетике мюзикла, кажется по сравнению с "Кармен" захватывающим современным спектаклем.
Самый взбалмошный в оперной фестивальной программе, как обычно, спектакль театра "Геликон". В данном случае это "Золотой петушок", решенный как политический памфлет, где боярская дума уподоблена нынешнему российскому Законодательному собранию, Дадон – лидеру коммунистов, а соблазняющая его Шемаханская царица – хозяйке борделя.
А самый театральный – "Сказки Гофмана" Оффенбаха, поставленный Александром Петровым в театре "Зазеркалье". Видения Гофмана разыгрываются в восточном баре на фоне иероглифов, зеркал и причудливых световых бликов. Впрочем, создав фантасмагорическую атмосферу, режиссер не предложил подробно разработанной концепции. При безупречном исполнении с этим можно было бы смириться – музыка Оффенбаха столь пленительна, что усиливать ее режиссерскими выдумками необязательно. Но в "Зазеркалье" она звучит неважно.
На удивление, энергичными были спектакли, показанные в номинации "Оперетта и мюзикл", – архаичные и аляповатые, напомнившие самодеятельные капустники. "Эту бы энергию да в мирных целях", – сетовали театралы после очередной порции воплей, скороговорок, гримас, мелькания цветастых костюмов в галопах и канканах. Благодаря остроумной музыке опытного петербургского композитора Виктора Плешака наименее утомительным показался красноярский спектакль "Инкогнито из Петербурга" по мотивам "Ревизора". Впрочем, пересказ гоголевской пьесы "опереточными" стихами оказался столь комичным, что затмил даже забавные музыкальные эффекты. Занятно, что и красноярский "Инкогнито", и новоуральский "Ах, высший свет" Гладкова по мотивам мольеровского "Мещанина во дворянстве", и екатеринбургский "Черт и девственница" Тровайоли будто бы поставлены одним и тем же режиссером, убежденным, что смешное в оперетте должно непременно быть глупым и крикливым, а гротескное – дорогим и безвкусным.
Главная новость нынешней "Золотой маски" состоит в том, что ее устроители наконец-то вняли многочисленным, из года в год повторявшимся просьбам и выделили экспериментальные пластические опыты в самостоятельную номинацию "Современный танец". Впрочем, это определение условно. Оно не подходит, например, спектаклю "Кровать" Геннадия Абрамова – одному из самых изобретательных и цельных в этой номинации, но не имеющему никакого отношения к танцу. "Кровать" – одна из первых его работ, собранная из выразительных лаконичных мизансцен, в которых разыгрываются отношения случайно познакомившихся персонажей – парня и двух девчонок. Увлекательное пластическое действо разворачивается вокруг обычной железной кровати, из деталей которой артисты ловко строят разнообразные конструкции.
По ходу фестиваля складывалось впечатление, что чем больше постановщики пытаются экспериментировать с танцем, тем менее зрелыми оказываются спектакли. Екатеринбургский хореограф Татьяна Баганова воспользовалась в "Свадебке" Стравинского элементами угловатой пластики, придуманной Вацлавом Нижинским для "Весны священной". Получилась грамотная ученическая композиция, обнаруживающая знакомство хореографа с историей своего жанра, однако не предлагающая нового взгляда на произведение Стравинского. Были отдельные занятные движения в миниатюре Ольги Пона "Ты есть у меня или тебя у меня нет?" челябинского Театра современного танца. А абстрактная композиция студентки ГИТИСа Вань Су "Откуда и куда" в Камерном балете "Москва", поставленная на китайские мелодии и украшенная веерами, шелковыми халатами и цветной подсветкой, напоминала поделку вроде обаятельных псевдофольклорных игрушек.
Примерно так же выглядели и постановки Алексея Ратманского "Поцелуй феи", "Средний дуэт" и "Поэма экстаза", заявленные в номинации "Балет" и исполненные танцовщиками Мариинки. С той лишь разницей, что Ратманский для своих поделок использует не авангардную пластику, а балетное наследие. В его спектаклях можно увидеть сходство то с Баланчиным, то с Мясиным, то с Фокиным. Иногда постановщик прибегает к прямым цитатам или стилизации, поэтому порой кажется, что в его хореографии есть какая-то изощренная интеллектуальная игра. Но это впечатление обманчиво. В обрывках цитат и квазицитат нет организующего начала – той пластической драматургии, без которой даже самые интересные находки остаются лишь строительным материалом.
В конце фестивальной программы зрителей поджидали два самых изнурительных музыкальных спектакля. Длинная опера-трагедия Чайковского "Мазепа" не принадлежит к числу шлягерных. Композитор искал новые музыкальные приемы и создал тонкое, сложное произведение, требующее тщательной режиссерской работы. Но Георгий Исаакян, постановщик "Мазепы" в Екатеринбургском театре оперы и балета, ограничился тем, что предоставил исполнителям бродить между огромных черных гвоздей. Красноярский оперный театр привез утомительное аляповатое действо, поставленное Александром Полубенцевым на музыку знаменитой кантаты Карла Орфа "Кармина Бурана" . Спектакль был подготовлен к 20-летию театра, поэтому Полубенцев занял в нем и хор, и балет, и солистов, разыгрывающих мистерию о грозной и переменчивой судьбе. Впрочем, Красноярский театр отчасти компенсировал публике эмоциональный ущерб, показав водевильно легкую, увлекательную, а главное – профессионально выстроенную режиссером Виктором Цюпой постановку оперы "Дочь полка" Доницетти с обаятельной Светланой Кульяновой, лихо спевшей (а заодно протанцевавшей) виртуозную партию главной героини Марии.
Уже не раз случалось, что спектакли, привезенные в Москву на "Золотую маску", по отдельности оказывались не очень интересными. Но фестиваль в целом выглядел солидным и представительным и выявлял тенденции, общие для театров, никак не связанных между собой. Похоже, так было и на этот раз.
Ярослав СЕДОВ
"Итоги" №13, 30.03.2000 г.
