В Красноярском театре оперы и балета прошла премьера спектакля "Кармина Бурана, или Колесо Фортуны".

Все сошлось, все счастливо совпало в этом спектакле: песни вагантов, великая музыка Карла Орфа, работа петербургских художников – заслуженного деятеля искусств Александра Полубенцева (сценическая редакция и постановка), Марии Смирновой-Несвицкой (художник-постановщик) и Наталии Кузнецовой (ассистент хореографа); столь же высокое вдохновение дирижера Анатолия Чепурного и его оркестра, хормейстера Наталии Буш, художника по свету профессора Ефима Удлера (Москва), хормейстера детской студии "Лира" Елены Шаповой. И весь состав артистов (весь!) – солисты, хор, балет, – словно на одном дыхании, возродил и пронес эту великую мистерии жизни. Жизнь, в ее сокровенных биениях, в призрачности и яви, в пересечении трагических и шутовских обличий, полыхала на сцене в сменяющемся каскаде "песен", каждая из которых была чем-то вроде самостоятельной миниатюры и одновременно частью единого действа.

Его центр – Фортуна, богиня судьбы. Артистка Е. Югова в этой роли словно воплотила все мыслимые эпитеты, какими наше сознание от века наделяет судьбу: капризная, милостивая, злая, нежданная. Она движется, стремительно врываясь в ход вещей, обрушивается, торжествует, ввергает в бездну, возносит – и все это в изощренной пластике почти фантастического танца. Вихрь развевающихся одежд едва поспевает за этим неукротимым полетом и вдруг ниспадает, открывая змееподобную пластику, отдающую холодной насмешкой над людскими невзгодами. И эта ее двуликость, так властно царящая над ними, и трон-колесо, на котором она восседает, беспощадность жеста-приговора – все о том же, о всесилии судьбы. Но! – сквозь него и вопреки всему – борение и незатихающий прибой все новых волн жизни.

Соотнесенность судьбы-рока и судьбы-выбора образует в спектакле своеобразный контрапункт, где человек – не собственно жертва или любимец ее, но властелин своего пути, ибо этот путь он выбирает. Не всегда счастливо, не всегда победно, но в согласии с самим собой. Каждый в отдельности может быть побежден или наказан, но весь этот жизненный мятеж возрождается на той же черте, где только что осуществилась непреложная воля. И нет конца этому прибою.

Хор – олицетворение человечества. Он противостоит случайностям, ведет свою тему, звучит властно, возводя действие к высшей гармонии. Хор на сцене зрительно воспринимается как ожившая средневековая миниатюра – ожившая в звучании. Он отдален от житейского плана, и в его песнопениях живет более могучий глас, чем во всех капризах и благоволениях судьбы. Как он звучит! Как отзывается в нем земная печаль и неотменяемый порыв душевной силы. Все, что дано прожить, пережить, что тревожит и жжет, чему и названия нет в обыденном языке, сливается в этих непостижимых звуках, и как хорошо, что они непостижимы.

Крутится колесо Фортуны, а незатухающие токи жизни вершат свой путь. Они разнолики и свободны – на свой страх и риск. Они заполняют сцену, порываясь всплесками то мрачных, то светлых энергий. В них все дело – они захватывают непроизвольно, и в этом знак свободы. Любовь и рождение – одна из самых пленительных сцен, с изяществом пластики, телесной и музыкальной завершенностью. Этот вечный символ: Невеста (С. Дауранова), Жених (А. Асиньяров) и Сын, который родится, – светлое дитя, так нежно принятое в мир (мальчик А. Свидерский). На какое-то мгновение это трио замирает, словно очерченное магической линией света. Любовью дышит, любовью живет человеческий мир, и даже когда она обрывается поцелуем Смерти (заслуженная артистка России Ж. Тараян) – поистине страшным, исполненным леденящего торжества, непререкаемым и в самом облике Смерти таящим ужас, даже когда любовь остается в мире отзвуком юной души. Любовью полнятся прекрасные песни Флоры, богини цветов (В. Баранова), этот прозрачно льющийся звук принадлежит равно и земле, и небу. Прекрасен детский хор – нежный, в полном значении – ангельский.

Такой спектакль сделает честь любой сцене. Пока он единственный в России, почему бы не показать его в столице? И было бы в высшей степени достойно, если б его увидели соотечественники К. Орфа в Германии. Не будет ссылаться на трудные времена: бывали они и похуже, однако памятью о них остались прекрасные творения.

"Красноярский рабочий", 22 декабря 1998 г.