«Аида» на Шаляпинском фестивале, или идеальный День рождения оперной певицы
Близится к завершению XXXV Международный оперный фестиваль имени Федора Шаляпина в Казани. На этот раз, 16 февраля, на сцене прозвучала знаменитая опера Джузеппе Верди «Аида».
Согласно легенде
Сюжет «Аиды» подсказал известный французский египтолог Огюст Мариет. Он нашел древнюю историю любви в одном из расшифрованных египетских папирусов. По этой задумке итальянский прозаик, журналист Антонио Гисланцони написал либретто.
Но и сам Верди принимал непосредственное участие в создании либретто. Его перу принадлежат некоторые поэтические строки оперы. Он изучал историю древнего Египта, изучал древний народ: старался разглядеть живые характеры с их страстями, любовью, борьбой.
По словам конферансье, если бы человечеству потребовалось отправить послание в другую звездную систему для иной цивилизации в виде произведений искусства, то опера Верди «Аида», несомненно, была бы в этом звездном списке.
На сцене Казанского театра в роли рабыни Аиды выступила артистка Национальной Оперы Украины им. Т. Шевченко Оксана Крамарева, предводителя египетских войск Радамеса исполнил артист из Турции Левент Гундуз, в роли Амнерис – дочери египетского царя – выступила артистка Красноярского государственного театра оперы и балета Дарья Рябинко, отца Аиды – эфиопского царя – исполнил Эвез Абдулла из Германии, верховного жреца Рамфиса – Гиоргий Андгулазде из Италии, царя Египта – артист Национальной Оперы Украины им. Т. Шевченко Сергей Ковнир, жрицу – артистка театра оперы и балета им. М. Джалиля Гульнора Гатина.
Главным хормейстером казанской постановки выступила заслуженный деятель искусств Татарстана Любовь Дразнина. За дирижерским пультом – Стефано Романи из Италии.
О чем повествует опера?
Действие происходит в Мемфисе и Фивах во времена владычества фараонов. В опере повествуется о несчастной любви предводителя египетских войск Радамеса и рабыни Аиды – дочери эфиопского царя, с войсками которого сражаются египтяне.
Радамес и Аида любят друг друга, но вынуждены скрывать это. Амнерис тоже влюблена в Радамеса, но получить его расположения ей так и не удается.
«Аида» – романтическая история любви, преодолевшая не только расовые и социальные преграды, но и победившая саму смерть. В последней сцене мы видим, как Аида и Радамес остаются замурованными в подземелье.
Трагедия главных героев состоит в том, что каждый из них любит Родину. Свою – чужую для другого. Но великая любовь в конце оперы возвышается над самим понятием «чужой». Для Аиды и Радамеса Родиной становится великая любовь, вечность, куда возносятся их страдающие любящие души.
Корреспонденту ЭТ удалось пообщаться с Дарьей Рябинко, сыгравшей роль Амнерис.
– Когда только вышел со сцены, конечно, сложно говорить, потому что переполняют эмоции, и целиком начинаешь оценивать свою работу над спектаклем, наверное, только на следующее утро. Ты просыпаешься и уже можешь обобщить свою работу, сейчас же только какие-то частности.
Что-то получилось, чем-то я недовольна, но это нормально. У нас, у артистов, есть такая присказка, если ты ушел со спектакля полностью довольный собой, то в этот момент ты как артист умер. Потому что всегда нужно понимать, что есть, куда расти, куда двигаться. А зрителям это как раз таки и интересно, наблюдать, как артист на сцене каждый раз пытается найти что-то новое, а не упивается своими наработками и стоит на месте. На сцене всегда надо быть искренним, поэтому каждый спектакль очень дорог и непохож на другой.
Дарья снимает грим, парик, в этот момент входит ее мама Людмила Рябинко, которая тоже смотрела оперу.
– Сколько лет Вы уже на сцене?
– 8 лет. А вот в Казань я приехала 2,5 года назад. Мой первый казанский спектакль – это «Риголетто», я исполняла Маддалену – сестра разбойника Спарафучиле.
– Гастролировали ли Вы с казанским театром раньше?
– Да, мы гастролировали в Голландии с «Аидой», и через несколько дней все вместе поедем туда же с «Мадам Баттерфляй».
– Вы с гастролями объездили немало театров, как Вы считаете, на каком уровне находится Татарский театр опер и балета?
– Когда я впервые оказалась в Казани, меня очень поразил этот театр, потому что он стоит на высокой ступени, и не просто на одной ступени со столичными театрами, а с мировыми. Это оценивается по уровню подготовки спектаклей, по уровню оркестра, по тому, как поет хор – ведь это же все складывается в единое целое. Здесь прекрасные постановки и хочется участвовать просто в каждой. Когда мы ездили на гастроли в Европу, туда приезжали и трупы других театров, но то, как хорошо принимают наши спектакли, говорит о том, что казанский театр ничуть не хуже, а может, даже и лучше. Люди с охотой приходят на оперу, и я очень рада, что в России есть такой театр.
– Отличается ли публика в разных театрах? Как Вы ее чувствуете?
– У меня есть ощущение, что понемногу я завоевываю казанскую публику, если можно так громко выразиться. Здесь теплый, безусловно, очень теплый зритель, и главное, что мне нравится, это зритель, который понимает оперу. Ты это чувствуешь буквально сразу, как выходишь на сцену. Многие думают, что это можно почувствовать только на поклонах, когда тебе начинают хлопать: кому-то больше, кому-то меньше. И якобы так можно сделать вывод «горячая» была публика или нет. На самом деле, это происходит раньше. Как только ты выходишь на сцену, ты уже отдаешь в зал свою энергетику. Ты хочешь рассказать историю о своем персонаже, и каждый раз ты начинаешь эту историю заново. Ты выходишь и делишься с ними своими эмоциями, своими переживаниями, и очень часто можно почувствовать будто бы отражение этих эмоций из зала. На сцену приходит волна, которая дает тебе сил на весь спектакль!
– Всегда ли так происходит?
– Бывает такое понятие «непробиваемый» зал, это как раз тогда, когда ты посылаешь им свою энергетику, а обратно ничего не возвращается. Этого нельзя сказать про казанскую публику. Ты можешь сыграть один спектакль, и сразу пойти играть второй, настолько чувствуется эта поддержка. Здесь зритель сначала понемногу привыкал ко мне, относился с осторожностью, а сейчас очень приятно, что люди и пишут, и общаются. Здешняя публика принимает очень тепло.
– Главное, что может сделать зритель – заинтересоваться. Это и есть поддержка. Я хочу рассказать свою историю, а люди должны хотеть ее услышать. А если же играть в одностороннюю игру, то это очень сложно.
– Как «сыгрались» с сегодняшним коллективом?
– С Аидой (Оксаной Крамаревой) я знакома уже давно, мы уже исполняли вместе партии, а вот с мужским составом я встретилась впервые. Это сложно, но вместе с тем интересно. Ведь сюда приглашают, на самом деле, очень опытных и мобильных людей. Сколько раз я ни встречалась с артистами на этой сцене – это всегда большие профессионалы. Во многом профессионализм заключается и в том, чтобы быть хорошим партнером. Я, например, не встречала артистов, которые начинали играть только свою роль, забывали про партнеров. Сегодня чувствовалась вот эта партнерская связка. Настолько искренний, по-настоящему переживающий был Радамес. Иногда бывает такое, что на сцене партнер не смотрит в глаза, это очень отвлекает. Он как бы смотрит, но чуть-чуть мимо тебя. Сегодня Радамес был с распахнутыми глазами, переживал за Аиду, и мне кажется, он даже немножко любил и Амнерис, потому что в глазах я видела какую-то такую теплоту, ему ее было жалко. Она же его просто любит, она искренне хочет быть с ним, и она, того не ведая, натворила дел, наверное, от любви. Я по-своему влюбилась в него, и мне было легко играть симпатию и привязанность к этому человеку.
– Вы с детства знали, что будете оперной певицей?
– Нет, я до 11 класса и не подозревала этого, и не собиралась идти в вокал. В хоре, конечно, я пела с 12 лет, но когда мне говорили: «Даша, у тебя есть голос, иди в певицы», я отвечала, что мне все это не нравится. Я помню, как я в 11 классе ходила на курсы по экономике, потому что у меня брат и мама экономисты, и они думали, что и я должна туда пойти. Сестра у меня хирург, она говорила: «Иди в медицину». Я отвечала, что мне в принципе все равно.
А потом мне встретился замечательный человек – Галина Астанина, сейчас ее уже нет. Она услышала, что у меня есть способности и постепенно-постепенно начала мне говорить, чтобы я пошла в оперу. Она дала мне какую-то пластинку, но я все равно не хотела петь в опере. Мне казалось, там вот эти большие тетеньки поют такими голосами. И я не раз говорила Галине Алексеевне, что она зря все это затеяла. Но я ее очень уважала и поэтому взяла эту пластинку и все-таки поставила. Мне понравилось. Через некоторое время уже сама подошла к ней и говорю: «Дайте мне еще пластинку». Потом она меня водила в театр. И причем заранее туда звонила, спрашивала, кто поет, и если, на ее взгляд, мне нужно было послушать вот этого артиста и эту партию, мы шли. И так постепенно я полюбила оперу и поступила на вокал. Теперь я полностью уверена, что это моя ниша, мое любимое дело.
– Вы не хотели быть оперной певицей, но стали ей. Считаете ли Вы, что это судьба?
– Я пела в православном хоре. У нас был старший и младший хор. Однажды так получилось, что некоторые дети заболели, и в старший хор не хватало детей. Так я попала в него, хотя обычно для этого нужно было какое-то время.
Потом именно в тот год, когда мне нужно было выбирать профессию, в хор в качестве преподавателя пришла Галина Алексеевна. Никогда в жизни с детьми в нашем хоре не занимались вокалом, и до этого и после. И вот пришел человек, который направил, вразумил, помог мне понять, что я люблю оперу. Так я поступила в академию в Красноярске. И на протяжении всей жизни, мне встречаются нужные люди. И я как человек верующий, вижу в этом промысел Божий.
– У меня бабушка была православная, она всегда мне давала Библию, а на ней старинные гравюры, красивые французские картинки, и когда появилась возможность отвести дочь в воскресную школу, я ее отвела. В школе она тоже пела, так как у них был эстетический класс.
Д: – На самом деле, хор так сильно на выбор не влиял. Потому что велика вероятность того, что ты попоешь-попоешь в хоре, а потом пойдешь на биологический факультет или на экономический высока. У нас в классе немногие пошли по музыкальной линии. Я могла и на шитье, и на лепку пойти, просто мне в хоре нравился коллектив. Мы были абсолютно нормальными детьми, несмотря на то, что мы церковный хор. Мы так же, как и все, передавали записки, толкались, влюблялись. Мы вместе объездили весь мир, каждые полгода мы куда-то уезжали. Все мои друзья были там.
Л.Г.: – А мне помнится один случай. Когда Даша начала уже понимать, что ей это нравится, она начала больше заниматься, и в некоторых местах она стала солировать. Был какой-то праздник, и в храме было много людей. Идет концерт. Дети поют церковные песни, и вдруг раздается такой чистый чудесный голос, и он летит под купол, поет «Душу прегрешную». Рядом сидела профессор академии, которая воспитала Дмитрия Хворостовского (советский и российский оперный певец (баритон) – прим.), он был ее учеником. Я смотрю, она встает и высматривает, кто же это поет. А я не могу, у меня слезы градом полились, и я думаю, неужели это мой ребенок так поет, и потом она сказала «Ко мне в класс пойдешь!»
– Вы каждый спектакль дочери посещаете?
– «Аиду» я смотрела раза четыре. Есть спектакли, которые я очень люблю, например, «Снегурочка», где она поет партию Леля. Была на «Евгении Онегине» пару раз, но Ольгу я не очень люблю.
Д: – Кстати говоря, про Ольгу это отдельная тема. Никто не любит Ольгу, хотя, казалось бы, все хорошо. Но каждый раз, выходя на поклоны, зритель как-то холодно тебя принимает. А все почему? Потому что из-за тебя погиб Ленский. Однажды мне передали реплику из зала, то ли это была женщина, то ли бабушка, и она сказала: «Передайте вашей Ольге, что она вертихвостка». (Смеется.) И это замечательно, значит, зритель поверил.
– Дарья, у Вас есть любимые роли?
– Вот как можно выйти на сцену и не любить роль? Думаю, если этого не сделать, то ничего не получится. А вообще, конечно, есть любимые роли. Это Любаша в «Царской невесте». Причем, когда у нас на курсе все хотели быть Кармен в опере «Кармен», я хотела быть Любашей, наверное, потому что это русский образ, он близок мне.
– После масштабных постановок вроде сегодняшней, Вы чувствуете истощение? Как с этим справляетесь?
– Опустошенность, конечно, есть. Опять же, это о той же энергетике, которую ты отдаешь в зал. Очень тяжело, когда спектакли идут подряд. Есть такое понятие «накопить», вот нужно накопить в себе энергию. Сейчас, когда ты вышел со сцены – ты пустой сосуд, походишь три дня и снова скажешь «я хочу пе-е-еть!». Это значит, ты снова готова.
– Чего нельзя делать перед спектаклем?
– У нас перед спектаклем вечером проходит оркестровая репетиция, и нам говорят, что на оркестровой нельзя эмоционально отдаваться, нельзя слишком выкладываться, хотя вокруг те же самые партнеры, оркестр, хор, ты начинаешь заводиться, но нужно себя сдерживать, потому что за короткую ночь ты не успеешь снова набрать эмоции. Это все приходит с опытом. Когда ты молод, ты рвешься, но с опытом понимаешь, что есть вот такие нюансы, которые в опере нужно соблюдать.
– У вас есть какие-нибудь традиции, которые Вы соблюдаете перед выходом на сцену или, может быть за день, талисманы?
– Я верующий человек, поэтому обязательно нужно зайти в храм, при себе иметь соответствующие атрибуты. И есть такая традиция у всех вокалистов, нас к этому приучают еще в консерватории – надо обязательно есть много мяса. Безусловно, есть певцы вегетарианцы и они отлично поют. Я, например, когда пытаюсь соблюсти пост, чувствую себя отлично, могу бегать, быть активной, но когда я начинаю петь, я устаю в два раза быстрее, у меня быстро заканчивается дыхание, я чувствую истощение сил. И поэтому у нас в театре после последней репетицией перед спектаклем говорят: «Так, все было хорошо, молодец, а теперь иди и съешь кусок мяса, чтобы завтра были силы». (Улыбается.)
Здесь, конечно, очень много нюансов. Кто-то говорит, если съесть помидор, то плохо звучит голос, кто-то виноград. Я видела, как после концерта некоторые идут и выпивают бутылку холоднющей воды, например, теноры после таких же огромных партий, как сегодня. Иногда я думаю, вот выйду в отпуск и буду есть мороженое без теплого чая, пить холодную воду, но ты настолько привыкаешь к этим вещам, что это превращается для тебя в табу! Я пью холодную воду, и это так непривычно. В общем, здесь много индивидуальных моментов, у всех по-разному.
– Накануне была оркестровая репетиция «Риголетто», сегодня прошла «Аида». Сейчас пойдем, поедим куда-нибудь в хорошее место. Многие пишут, поздравляют.
Л.Г.: – Я вчера вечером сходила в магазин, накупила там всяких вкуснятин, мы попили чайку, посидели. А так звонков много, конечно.
– Как часто Вы встречаете День рождения на сцене?
– Самое большое счастье для творческого человека – встречать свой день рождения на работе, а еще лучше прям на спектакле, на опере. И, наверное, так, чтобы именно в этот день, 16 февраля, был спектакль, сегодня такое впервые.
После оперы за кулисами в суматохе артисты фотографировались, обнимали друг друга, дарили цветы и благодарили за работу. Вот он какой, идеальный День рождения оперной певицы!
Диана БЕРКУТОВА
"Эксперт-Татарстан", 20 февраля 2017 г.
