Как становятся оперными певцами и почему сцена приносит не только удовольствие? Олег Алексеев — ведущий оперный солист Красноярского театра оперы и балета, баритон. Окончил педагогическое училище имени Горького, а затем Красноярскую академию музыки и театра. В начале года Олег Алексеев указом президента удостоен звания «Заслуженный артист Российской Федерации». Ведущий красноярский баритон имеет диплом лауреата всероссийского смотра-конкурса вокалистов им. П.И. Словцова, а также специальный диплом Открытого международного конкурса оперных артистов Галины Вишневской. Диапазон бархатного голоса певца — более двух октав.

Об оперном искусстве, о становлении музыканта, об особенностях оперной сцены — в беседе корреспондента 1-LINE с Олегом Алексеевым.

— Олег, вам недавно присвоили звание заслуженного артиста России. Что это значит для вас?

— Это некое признание заслуг «сверху». Люди, которые руководят культурой, сочли нужным рекомендовать солиста Алексеева на присвоение звания. Вот у нас проходил конкурс «Любимый артист», когда голосовали зрители за понравившихся исполнителей. В этом конкурсе среди мужчин-вокалистов победил я — это признание «снизу». Зрителей нельзя заставить голосовать за человека, который им не нравится, тем более что он, может быть, никогда в жизни тебя больше и не увидит. Вот такие вот различия.

КАК СТАНОВЯТСЯ ОПЕРНЫМИ ПЕВЦАМИ

— Когда вы решили, что будете петь?

— Я вырос в семье музыкантов. Родители привели меня к инструменту, но не думали, что я буду петь, тем более в опере. Задача была — научиться играть на фортепиано. Потом я поступил в Красноярское музыкально-педагогическое училище. И там обучали достаточно большому набору дисциплин: и дирижированию, и специальному дополнительному инструменту — я играл там, помимо фортепиано, на аккордеоне. Преподавали нам и вокал. И вот когда я стал заниматься пением, мне это очень понравилось. Во-первых, у меня была очень хороший педагог — Галина Алексеевна Останина. А во-вторых, в это же время там учился Дмитрий Хворостовский: я поступил на 1-й курс, а он был на 4-м. Но на занятиях по по сводному хору мы стояли с ним рядом и занимались у одного педагога по вокалу. Вообще, в училище присутствовал так называемый микроб пения, который проникал всюду, и большинство людей, которые обучались в то время, были просто им заражены, бредили пением. Все, у кого были какие-то данные, так или иначе состоялись.

— Вы пересекались с Хворостовским только в училище?

— В институте искусств мы тоже учились у одного педагога, с разницей в 3 года. После музыкально-педагогического училища у меня было два пути. Меня пригласили в институт на дирижерско-хоровое отделение после профессионального конкурса. В то же время педагог по вокалу говорила, что мне надо учиться пению. Это же мне посоветовал и Хворостовский. Он пришел ко мне на урок в училище, послушал и сказал: «Тебе надо учиться, поступишь без проблем. Я тебе обещаю». В конце концов так и вышло. А уже на 5-м курсе института я начал работать в театре.

КОГДА СБЫВАЕТСЯ ОДНА МЕЧТА — ПОЯВЛЯЕТСЯ ДРУГАЯ

— У вас почти в каждом спектакле театра есть роль...

— Да, я задействован в большой части репертуара. Вообще для баритона репертуар очень удачный в нашем театре. Много ролей интересных, и тех, о которых певцы мечтают и идти могут к ним всю жизнь, — Дон Жуан, Риголетто, Фигаро. Конечно, мне повезло. Но артисту всегда хочется больше, чем есть. Если ты стремишься к новому, то мечты, как правило, сбываются.

— У вас есть любимые оперные партии?

— Я не могу выделить какую-то одну. Конечно же, в их числе Онегин, Фигаро, Дон Жуан и Риголетто. Когда я только пришел в театр, у меня было достаточно моментов, чтобы показать себя во второстепенных партиях: главные я начал исполнять не сразу. Тогда у меня была мечта: мне безумно хотелось петь Онегина. Я спел и у меня появились другие желания: спеть Дон Жуана, Фигаро, Риголетто, Жермона... Когда достигаешь цели, начинаешь хотеть чего-то еще. Это бесконечный процесс.

— Соответствует ли ваш характер тем персонажам, которых вы исполняете? Не бывает ли внутреннего конфликта при работе над ролью?

— Иногда бывает, конечно же. Но чаще всего все-таки можно найти компромисс. Человек многогранен. Если у артиста достаточно богатый эмоциональный спектр, он всегда в той или иной опере, в том или ином образе найдет что-то от себя. Как говорил Станиславский, надо взять маленькую искорку и раздуть из нее большое пламя.

— Вы и Дон Жуан тоже?

— Тоже, — улыбается. — Это есть в любом мужчине. Другое дело, что не каждый мужчина может и хочет осуществить подобные вещи.

— Есть у вас любимые композиторы?

— Прежде всего это Чайковский, Верди, Моцарт, Рахманинов.

— А кумиры в оперном пении?

— Не могу сказать, что это кумиры. Есть музыканты, которые мне нравились и нравятся по сию пору. Это такие певцы прошлого, как Шаляпин, Руффо, Карузо. И те люди, которые поют сегодня, — знаменитый баритон Владимир Чернов, наш земляк, и мой хороший знакомый Дмитрий Хворостовский. Да много хороших певцов, которые мне нравятся.

— Трудно ли вжиться в образ и сколько обычно необходимо певцу работать над ролью?

— Что касается голоса, это аппарат, который требует постоянной тренировки, как мышцы. Есть упражнения, которыми я занимаюсь практически каждый день. Если мне нужно идти репетировать, я перед этим минут 10–15 пою упражнения. Причем определенной направленности, учитывая тот репертуар, который я сейчас буду петь, потому что разные оперы требуют разной настройки голоса. А то, что касается образа, это очень индивидуальный вопрос. Бывает, сложно прийти к хорошему результату, который бы удовлетворял и тебя самого, и публику, и коллег, и дирижера с режиссером. А иногда бывает прямое попадание — как будто опера написана специально для тебя, это твой характер. У меня так было, например, с партией Фигаро. Конечно, это тоже требовало работы, но многие моменты мне сразу оказались понятны. Но есть образы и более сложные.

Имею в виду и характер героя, и само пение, потому что в опере это неразрывно связано. Все-таки основное выразительное средство оперы — это голос. Хотя сейчас нашим режиссерам дана полная власть, они могут делать все, что хотят. Есть люди, которые вообще ничего не понимают в пении, но приходят ставить оперные спектакли и очень удивляются, когда человек, встав на голову, не может петь.

ВСЕ ПЕВЦЫ — ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ

— Какие эмоции вы испытываете во время пения?

— Конечно, это нравится, когда все получается, когда ты здоров, когда нет неприятностей в жизни вне театра. Но певец — это человек, который носит свой инструмент в себе. И все на свете — влияние погоды, перемены в жизни, нервные потрясения — может сказаться на звучании голоса. Поэтому певцы пытаются закрыться в определенные моменты жизни, никого в нее не пускать, не дать воздействовать на себя. Как правило, все они — чувствительные люди. Ведь на сцене у них душа должна быть нараспашку.

— Когда вы находитесь на сцене, о чем думаете?

— Есть такое понятие — образное пение. Когда поешь и смотришь в зал — это не значит, что рассматриваешь зрителей, у певца должен быть определенный образ перед глазами. Если ты правильно настроен, то неважно, сколько зрителей в зале. Можно петь хоть для трех человек.

— Страшно ли выходить на сцену? Или с опытом подобные эмоции уходят?

— Волнение иногда и сейчас испытываю. Бывает, ты абсолютно уверен, что у тебя все получится так, как ты хочешь. Но когда есть какое-то сомнение, то даже люди, которые выходят на сцену давно, испытывают волнение. При этом оно может как бы поднять человека, а может и подавлять. У меня сегодня не бывает такого, чтобы руки тряслись, а раньше бывало. В начале творческого пути многие артисты с этим сталкиваются. Сейчас чаще перед выходом на сцену у меня приподнятое настроение. Каждый спектакль для артиста — это праздник: он отдает публике все, что что умеет и может. Это радость, когда исполняешь прекрасную музыку для людей.

ЧЕЛОВЕК, ЧУВСТВУЮЩИЙ В СЕБЕ ГОЛОС, НЕ МОЖЕТ СПОКОЙНО ЖИТЬ

— Что для вас пение — удовольствие или работа?

— Это и удовольствие, и неудовольствие, и работа, иногда и мучение, потому что не все получается сразу. В общем, если ты все время этим занимаешься, видишь перспективу, то ты идешь как по ступенькам, и эти ступеньки тебя приводят на более высокий уровень.

— То есть вы нашли свою дорогу в жизни, свое предназначение?

— Я думаю, что да. То, чем я занимаюсь, мне нравится, это мое.

— Если бы вы не стали певцом, кем могли бы быть в жизни?

— Скорее всего, педагогом или дирижером хора. В принципе, я и являюсь уже педагогом, потому что преподаю несколько лет в Академии театра и музыки. В свое время мои родители решили повести меня именно по этому, музыкальному, пути. И если у человека есть способности, он, как правило, уже с этого пути не сворачивает. Есть какие-то вещи свыше, например встречи с людьми, которые тебя могут чему-то научить, открыть для тебя новые горизонты, которые тебе самому пока не видны. Это тоже, наверное, предначертано свыше.

Человек, который чувствует в себе голос, не может спокойно жить. Он постоянно возвращается мыслями к этому, у него все время есть желание петь. Это дано не каждому, и ощущение, что это живет внутри тебя, — это потрясающе.

— У вас большой оперный голос, а могли бы петь, например, попсовые песни?

— Наверное, мог бы. Когда я еще учился, мы пели и простые песни. Но когда ты уже занимаешься серьезной музыкой, интерес к этому пропадает.

— Сколько времени необходимо, чтобы научиться петь хорошо?

— Я думаю, по-разному. Бывает, человек только пришел учиться, но у него настолько хорошая настройка голоса, что он сразу поет правильно. А бывает, путь к профессиональному исполнению длителен. Существуют определенные критерии профессионального вокала (их очень много) — чистота пения, однородность голоса, чистота интонации, полный диапазон голоса и другие. Каждому человеку что-то дается легче, что-то сложнее. Но конечный результат у того исполнителя, которому это далось с трудом, может быть даже лучше, чем у того, у кого все сразу получилось.

— Вы себя считаете талантливым человеком?

— Я не думал о себе в этом плане. Это надо спросить у других людей (улыбается).

ИЛИ ОПЕРА, ИЛИ НЕМОЕ КИНО

— Существуют ли какие-либо нюансы поведения артиста именно на оперной сцене, а не просто на театральной?

— Нюансов очень много. Ты не можешь, исполняя арию, повернуться спиной к публике, потому что тебя просто не будет слышно; голос необходимо направлять в зал. Оперный певец при этом может обратить жест к своему партнеру, чтобы создавалась иллюзия некоего общения. И часто певцы могут так подать свою актерскую игру, что никто и не подумает, что у них главная задача — петь в зал. Если этого не происходит, то, как говорила профессор Иофель, это не опера, это немое кино.

При этом на сцене часто очень пыльно. Софиты, конечно, уже не доставляют сейчас такого дискомфорта, как было раньше. А вообще они очень сильно нагреваются, становится жарко. Прежде и свет от них ослеплял артистов, бил прямо в лицо.

У нас в Красноярске зал акустически не идеальный: есть так называемые звуковые ямы. Однако наш театр не единственный такой. На Западе, например в Италии, на сцене просто рисуют кружки мелом: здесь можно петь, а здесь нет.

— Каков в наше время интерес зрителей к оперной сцене и как он менялся с годами?

— Есть оперы, которые всегда имели большой успех у публики, — такие как «Травиата», «Евгений Онегин», «Пиковая дама». Классические, хорошо известные публике спектакли. Как сказал один критик, публика хочет не познавать, а узнавать.

— А вы согласны с высказыванием, что опера — искусство для избранных?

— По большому счету, это элитарное искусство. Неподготовленному человеку может быть тяжело восприятие оперных спектаклей. Но чтобы спектакли нравились современному зрителю, нужны и яркие исполнители, и хорошая режиссура, и соответствующие костюмы и т. д.

— Какую музыку вы сами слушаете?

— Разную: и классическую, и ту, что звучит по радио, и музыку легкого жанра — например, мелодичную музыку итальянской эстрады.

— Соблюдаете ли вы какие-то ритуалы перед выступлениями?

— Это нельзя назвать ритуалами, это просто правила. Например, перед выступлением нужно хорошо выспаться, поесть заранее, чтобы с полным желудком не приходить в театр. Постараться как можно меньше контактировать с окружающими людьми, потому что эти контакты могут быть не всегда приятными, и сосредоточиться на том, что ты будешь делать сегодня вечером.

Ирина ЕГОРОВА
ИА "1-LINE", 23 марта 2015 г.