На двери одной из гримерок Красноярского театра оперы и балета вижу нехарактерную, но столь почетную для любого театра страны табличку: «Владимир Васильев, народный артист СССР». Значит, мне сюда. За окошком довольно мрачно, дождит, надо бы свет включить, чтобы стало поуютней. Едва успеваю достать фотоаппарат и диктофон, как слышу зычный, плотно наполняющий узкий коридор театра голос маэстро. И вот порог плавно пересекает человек со светлой копной волос, а в тусклой гримерке словно включилась лампочка. Добрый, лучистый и в то же время оценивающий взгляд окидывает комнату и останавливается на мне. Легкая, искренняя улыбка и приветливо протянутая для рукопожатия ладонь красноречиво говорят о том, что на интервью Владимир Викторович пришел в прекрасном расположении духа.

Мы устраиваемся на небольшом диванчике. Передо мной вновь окно, а там… Солнце! Магия, волшебство это, маленькое чудо или совпадение, но Васильев принес с собой свет! С солнечной темы мы и начали общение.

— Обожаю солнце! Хотя энергетически подпитываюсь не только от него. Я разнообразный человек. Не могу долго двигаться в одном направлении. Это меня гнетет. До сих пор хочется каких-то новых дорожек, тропинок. Поэтому когда-то написал такие строки:

Луне предпочитаю солнце,
День — ночи, шум — молчанью,
И сладость — горечи, и радости — печалям.
А впрочем…
минет час, и вот,
Пишу и думаю совсем наоборот.

Так действительно всегда и происходит в моей жизни.

— Не потому ли взялись за возрождение балета «Красный мак», ведь мак, как цветок, тоже от солнца заряжается?

— Да! Видимо, это все неслучайно (Добродушно смеется). В то же время этот цветочек может приносить неприятности. В истории балета был эпизод, когда его переименовали в «Красный цветок». Почему? В 1956 году китайская делегация пришла в Большой театр на спектакль, и красный мак — символ любви и красоты у нас, их очень возмутил, потому что в Китае красный мак — напоминание об опиумных войнах, т. е. символ наркотиков. Слава тебе, Господи, прошли такие времена, когда все было в лоб: это льзя, это нельзя и так далее. Впрочем, в Китае отношение к красному маку, насколько мне известно, мало изменилось, и там он по-прежнему под запретом.

А цветок действительно красивый. Обожаю маковые поля. Видел в Италии: замечательные равнины, полные красного цвета. Удивительное зрелище. Этот цветок писали многие известные художники. У Моне, например, есть картина, на ней — маковое поле, по которому идет женщина.

— Вы на это «поле», то есть на сцену, вышли впервые учеником первого класса хореографического училища, это, надо полагать, помогло в становлении вас как профессионала?

— Людей театра надо учить именно в театре, на сцене. Если они будут без постоянной практики на сцене, сколько бы они ни учились, ни упражнялись… не знаю, что у них получится. В хореографическое училище при Большом театре я поступил в 1949 году, и каждую неделю, а то и раза по три в неделю, мы были заняты в спектаклях. Такая практика стоила многого. Потом, когда училище отошло от Большого театра, стало существовать как бы само по себе, связь с театром нарушилась. Начал наблюдаться некоторый упадок артистизма именно из-за этого разрыва. Любое учебное заведение, готовящее артистов, должно быть в тесной связи с театром, для которого оно их и готовит.

— Маленьким мальчиком вы появлялись на сцене в балете «Красный мак» и спустя Жизнь вернулись к спектаклю маститым художником, выступив постановщиком и хореографом. Это связь времен, трепетное желание прикоснуться к творческим истокам?

— Вот сейчас я и приехал на фестиваль «Истоки. Ветер перемен», проводимый краевой филармонией. И я действительно вернулся к истокам. Начинал-то я с народного характерного танца и не знал, что такое классика. За два года до поступления в училище перетанцевал почти все танцы народов СССР в кружке сначала Кировского Дома пионеров, куда попал случайно, а потом и Дворца пионеров в Москве (позднее ансамбля Локтева). И мне это очень нравилось! И, кажется, сослужило хорошую службу, когда я начал ставить балеты, особенно сюжетные. А без знания характерного танца не получится увлекательный рассказ в балете. Любой прыжок — лишь упражнение, если он не наполнен смыслом, определенной эмоцией, движением души.

— В балете как раз есть народные сцены. Приходилось дополнительно погружаться в китайскую культуру, специфику танца и движений?

— Здесь ребята из вашего хореографического училища танцуют народный танец «Яблочко». Ещё в 1959 году с труппой БТ я побывал на десятилетии КНР. В Китае тогда никто не знал, что такое классический танец. Когда мы выступали, публика ждала какого-нибудь зачиналу, кто был более опытный и начинал аплодировать, — тогда зал «взрывался». Для них это тогда было не очень все понятно. А сейчас на многих международных конкурсах и спортивных соревнованиях в том числе побеждают корейцы и китайцы. Это мудрое понимание, что надо брать все лучшее у других, учиться тому, чего у тебя нет.

А что касается стилистики, конечно, я много смотрел разных материалов. Мне еще повезло, что я сам участвовал в этом балете. Были у нас тогда в спектакле маленькие китайцы — кули, детишки рабочих, которые в народно-освободительном танце тоже участвовали, подражая старшим. Я не весь балет помню, но многое осталось в памяти. Когда в 2010 году начинал постановку в Красноярске, то не брал почти ничего из того балета. Разве что какие-то маленькие «фразочки» для героини. Главный образ — Тао-Хоа — танцевала Галина Сергеевна Уланова. В ее героине есть небольшая перекличка с Тао Хоа в моей постановке, а так балет был сделан заново.

Почти в одно время с нашей постановкой «Красный мак» был поставлен на сцене Римской оперы — ведь музыка-то замечательная у Глиэра. Впрочем, спектакль там прошел всего несколько раз — на Западе театр нерепертуарный, и спектакли там не задерживаются: прошла серия показов, и все.

— Вы поставили спектакль три года назад, балетная труппа за это время изменилась, без труда нашли исполнителей на все роли?

— Этих исполнителей искал не я, а театр. А вначале я сам отбирал актеров. Пришло новое поколение, и, слава Богу, судя по репетициям, есть очень хорошие ребята. Выделять кого-то пока не буду. Сегодня почти премьера, а у меня, знаете ли, черный глаз, цыганский такой! (Смеется). Скажу «хорошо», похвалю, а ребята падают. Сколько раз так было! Смотрю из-за кулис, хвалю вслух, а он — бабах! Мне даже моя жена Екатерина Максимова, царствие ей небесное, говорила: «Я тебя умоляю, только не говори ничего, когда я танцую».

— Владимир Викторович, а как случилось, что вы смогли реализовать свою мечту именно на красноярской земле?

— Если вы помните, этот год был юбилейным: столетие Г. С. Улановой. И я хотел в память о ней поставить этот спектакль. Творческие контакты с руководством театра и края у меня уже сложились хорошие после «Анюты». Идея с моей стороны нашла поддержку с вашей.

Я хорошо помню спектакли, в которых мы участвовали маленькими, помню их воздействие на зрителя. И дополнительный эмоциональный импульс я получил, когда неожиданно мне в руки попал диск с полной записью уже забытого спектакля. Музыка совершенно фантастическая. В балете есть несколько невероятно красивых адажио, которые создал замечательный во всех смыслах композитор. В процессе работы я много читал о Глиэре, о его жизни. Все в один голос говорили, что это был кристальный человек, ни одного плохого высказывания в его адрес не было ни у кого. В гражданскую войну его несколько раз ставили к стенке в Киеве-то зеленые, то белые, то красные. А выручали люди, которые у него учились. Например, у него учился Сергей Прокофьев. Оказалось, что он был педагогом напрямую или опосредованно (через своих учеников) многих ныне известных композиторов и исполнителей.

— Балет «Красный мак» имеет и свою красную историю…

— История у спектакля грандиозная. В 1927 году, к 10-летию Октябрьской революции, все театры по заданию партии ставили специальные спектакли на эту тему. На глаза художника Большого театра М. Курилко попалась статья в газете «Правда» об инциденте с советским кораблем в китайском порту. И он начал придумывать рассказ о том, как в Китай приходит наш пароход, а чудовищные империалисты строят заговор против советских моряков. Появляется китайская девушка, которая влюбляется в капитана, но кое-кого из местных это приводит в бешенство, и капитана хотят отравить…

— Да тут тянет на детектив или боевик?!

— Ну да, нечто такое (Смеется). В конечном итоге девушка погибает. В порту происходит переворот, в котором китайские рабочие берут власть в свои руки. Отголоски революционной музыки есть в музыке балета, но это сделано тонко, не в лоб. Сейчас мы эту тему не стали использовать, выглядело бы по-детски. Нашли другие ходы. А в то время это было оправданно, и получилась просто гениальная постановка. По-моему, только за первый год было дано около 150 спектаклей на сцене БТ. С тех пор он постоянно держался в репертуаре. Каждый оперный театр в СССР считал своей обязанностью поставить этот балет. Балет ставился в театрах Европы. В 1943 году он был поставлен в Америке. Это был действительно самый популярный современный спектакль за всю историю. В Большом театре он был снят только в начале 60-годов прошлого века. А сейчас спроси, кто такой Глиэр, далеко не всякий скажет. Зато когда приезжаете в Санкт-Петербург, вы слышите музыку Глиэра из «Медного всадника» — гимн города.

— В буклете 2010 года, выпущенного к юбилею Галины Улановой, есть раритетное фото одной из довоенных постановок, где на заднике изображены огромные портреты Сталина и китайского лидера тех лет. Вы какую-то идеологию закладывали в современную версию?

— Нет. Получаются и долго живут только те произведения, которые не подвластны временной политике. А такие понятия, как любовь и дружба, ненависть и предательство, существуют вечно. Конечно, они подвергаются разному эстетическому выражению: в одном государстве так, в другом иначе. Измена есть измена, а во главе угла всегда любовь.

Мы часто слышим, когда кто-то пытается обелить Сталина, мол, благодаря ему было то-то и то-то. Конечно, он был главным идеологом, и цепочка была неразрывная: Родина — Сталин. Девиз «Мать-Родина зовет» означал, что зовет Сталин. И в бой шли со словами: «За Родину, за Сталина!». Но не только под этими лозунгами мы выиграли войну, ведь была вера. Сейчас такой веры мы лишены. Не за что, собственно, идти в бой. И это печально. Случается, когда слушаешь наши новостные сообщения, приходит в голову, что, если б Сибирью, к примеру, занялись японцы, у нас были бы отличные дороги и в целом другая жизнь. Конечно, не отдавать им Сибирь, а привлечь сюда, чтобы быстрее двигаться вперед. А идеология в новой редакции балета только помешала бы восприятию естественных чувств героев.

— Чтоб создать атмосферу Китая, нужны специальные декорации, атрибуты, с этим не было курьезов?

— С одной проблемой столкнулись, когда искали китайские зонтики. Весь ваш «Китай-город» прошли — нет зонтов. Пришлось покупать в Москве и везти сюда.

Эскизы всех проекционных задников написаны мной, но это не точный Китай, это образ. В театре если нет образа — нет спектакля, и ничего не получится, как бы точно ты ни отражал, ни воссоздавал атмосферу, он не дойдет до зрителя.

— В этот приезд у вас два события: новые исполнители в вашей постановке 2010 года и участие в фестивале «Истоки. Ветер перемен». Оба мероприятия начались с легкой руки Геннадия Рукши, сейчас советника губернатора края, а тогда министра культуры края…

— У каждого из нас есть герои своего времени. Рукша входит в разряд моих героев. Это человек, который любит свое дело: он много дал Красноярску как специалист, и не только. Я его очень ценю и люблю за открытость и непреходящее желание самому что-то познавать и удивляться. Мне доставляет удовольствие с ним общаться, обмениваться мнениями. Обычно как люди такого ранга реагируют: да, знаю, и это знаю. А он при своей эрудиции и понимании культурных процессов не перестает искать и удивляться. Это же такая редкость! Он молодец.

На фестивале «Истоки. Ветер перемен» я почетный гость. Очень рад, что меня пригласили, с удовольствием посмотрю выступления коллективов. Для меня народный танец много значит. Я понимаю, что возвращаюсь к своим истокам, до классического балета.

— По вашему мнению, народный танец в стране, в сравнении с эстрадой, в загоне?

— По сравнению с эстрадой все в загоне, она вырвалась и пошла потоком. А в большом потоке всегда бывает много хорошего и много плохого. Раньше во всех Домах пионеров были бесплатные кружки, причем по всем направлениям творчества, сейчас их почти нет. Стали больше внимания уделять спорту. И хорошо. Я согласен. Но с культурой не все благополучно, все идет не очень правильно. Это счастье, что у Гергиева есть прямой выход на президента страны, без этого, наверное, многое в Мариинке было бы сделать сложнее. Но, похоже, это просто дружеские отношения, а не системный подход, в котором так нуждается наша культура.

Сталин, к слову, нередко бывал в Большом театре и на опере, и на балете. У него были любимые актрисы. Он любил кино и музыкальное искусство. Часто приходил на балет, например — на «Пламя Парижа». Это что я сам помню. На «Красном маке» я его два раза видел. Он сидел в ложе около сцены, во втором ряду, в уголочке. А мы перед выходом на сцену, в роли маленьких китайских кули, перешептывались: «А Он здесь?» Отец родной, как же! Хотя знали, что здесь, потому что нас тщательно обыскивали на входе. Мы ходили с небольшими чемоданчиками, так их содержимое дотошно проверяли. Вот еще один экскурс к истокам.

А в сей момент хочу поблагодарить директора театра Светлану Гузий и художественного руководителя Сергея Боброва за внимание и творческий поиск, министерство культуры края и лично Елену Паздникову за высокие ориентиры и поддержку культурных процессов, всех артистов, занятых в постановке, и, конечно, оркестр театра за уникальную возможность вживую услышать музыку Глиэра. А красноярцам желаю разнообразия! Дарите друг другу цветы, улыбки — и солнечное настроение вам обеспечено!»

Геннадий КАЛЕДА
Kaleda.ru, 05.06.2013 г.