Обильную пищу для размышлений дала состоявшаяся в Красноярском театре оперы и балета премьера оперы С. Прокофьева "Обручение в монастыре" в постановке Владимира ГУРФИНКЕЛЯ.

Обращение к наследию великого музыкального классика ХХ века - это событие и для театра, и для города. До сих пор за всю 25-летнюю историю Красноярского оперного его творческий коллектив представлял публике только три сочинения Прокофьева: балет "Ромео и Джульетта", кантату "Александр Невский" и ораторию "Иван Грозный". То, что на сей раз выбор художественного руководства театра пал именно на "Обручение в монастыре", можно только приветствовать. Это материал, благодатный как для слушателей - зрителей, так и для дирижера, режиссера, музыкантов (певцов и артистов оркестра). "На заре туманной юности", около сорока лет тому назад, мне посчастливилось познакомиться с музыкально-сценическим воплощением этой оперы в Московском театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Я, в то время девчонка, ранее не имевшая никакого понятия о Прокофьеве как оперном композиторе, была буквально сражена наповал тем, что услышала и увидела. Потрясающее впечатление не померкло и по сей день. Конечно, периферийному театру трудно соперничать со столичными, но и красноярская версия, при более ответственном и вдумчивом подходе всего постановочного коллектива к прекраснейшей музыке, могла быть убедительнее во всех отношениях.

Владимир Гурфинкель - достаточно авторитетная фигура среди режиссеров драматического театра, и в этой области имеет немало бесспорных достижений. В Красноярске он решился дебютировать и в качестве режиссера театра музыкального. В наше время это далеко не беспрецедентный случай. Обладая способностью чувствовать и понимать музыку, бережно относиться к ней, хорошо зная ее и имея в качестве соавтора спектакля дирижера с тонким вкусом, драматический режиссер, обращающийся к опере или оперетте, вполне может не скомпрометировать себя на новом поприще. Яркий пример - смелая, радикальная, но при этом чрезвычайно музыкальная режиссура Сергея Арцыбашева в нашумевшем спектакле "Евгений Онегин" московского театра "Новая опера".

Но Владимир Гурфинкель, как он чистосердечно признался в одном из интервью, в области музыки - дилетант. В постановках "С любовью не шутят" (в Красноярском театре музыкальной комедии) и теперь "Обручения в монастыре" он, сам того не желая, продемонстрировал отсутствие среди своих талантов музыкальности и полное неведение в области оперной драматургии такого титана, как Прокофьев. Эта сфера основательно исследована. Ей посвящено немало музыковедческих трудов, ценных для постановщиков. Если бы В. Гурфинкель не проигнорировал их, то избежал бы многих нынешних просчетов. Несмотря на свои пылкие объяснения в любви к музыке Прокофьева, режиссер отводит ей в своем спектакле роль падчерицы (с молчаливого согласия дирижера), с которой не считает нужным церемониться. Если эти упреки несправедливы, то почему из сцены в женском монастыре изъята поэтичная ария Клары, являющаяся важным звеном в лирической линии оперы? Почему две пары влюбленных превращены в клоунов и клоунесс? Разве это соответствует пленительной музыке? Разве она не противится такому сценическому прочтению?

По словам В. Гурфинкеля, Прокофьев в своих произведениях любил похулиганить, и режиссеру захотелось того же. Что на это ответить? Если бы Красноярский театр оперы и балета обратился к гораздо более раннему сочинению Прокофьева, "Любви к трем апельсинам", то там постановщику и художнику по костюмам можно было бы "хулиганить" сколько угодно. И костюмные чудачества Ирэны Ярутис были бы куда более уместны. Но ко времени написания "Обручения в монастыре" композитор заметно "остепенился", о чем свидетельствует следующее его высказывание: "Когда я приступил к работе над оперой на сюжет "Дуэньи", мне предстоял выбор двух путей. Первый - подчеркнуть в музыке комическую сторону произведения, второй - подчеркнуть лиризм. Из этих двух путей я выбрал второй".

В письмах к друзьям Сергей Сергеевич отмечал неприятие им внешнего комиковращения в постановке "Дуэньи" Шеридана на драматической сцене, сетовал на то, что Московский камерный театр "особенно выпятил комическую линию, доведя ее в некоторых местах до буффонады". Что же до молодых героев и героинь, то они представлялись Прокофьеву не только жизнерадостными, но и мечтательными.

Но несправедливо было бы лишь критиковать работу Гурфинкеля. В чисто комедийных эпизодах его многочисленные режиссерские находки не противоречат музыке. В том числе и такая, как появление на сцене... рыбы, всецело владеющей помыслами купца Мендозы: в облике трех соблазнительных дам. Внешние эффекты в новом спектакле заняли господствующее положение. Именно о них режиссер и художник позаботились в первую очередь. Актеры в постоянном движении (точнее, в суете). Все на сцене сверкает, даже плащи монахов.

Ну а музыкальная сторона спектакля? Прежде всего ей должно искриться и поражать динамичностью, как это предполагает партитура. Так бы оно и было, если бы певцы под чутким руководством режиссера и дирижера сосредоточили свое внимание на так называемом "действенном интонировании"! Но, судя по всему, ни у Гурфинкеля, ни у музыкального руководителя постановки Анатолия Чепурного до требования от всех (!) солистов осмысленного пения (а не просто "звукоиздательства") и предельно отчетливой дикции - руки так и не дошли: оба занимались решением более элементарных и прозаических задач. О том, что нельзя петь все одним звуком, и о том, что выразительная интонация - альфа и омега оперного театра (а прокофьевского - особенно), постоянно помнят только Жанета Тараян (Дуэнья), Анна Киселева (вопреки режиссерскому замыслу не превращающая благородную и рассудительную красавицу Клару в капризулю и истеричку), Григорий Концур (Мендоза), а также оба исполнителя роли обедневшего дворянина Дона Карлоса - Герман Ефремов и Вячеслав Нечипуренко.

Приняв решение подготовить новый оперный спектакль в относительно короткий срок, Анатолий Чепурной не учел, что певцы и артисты оркестра, воспитанные на популярной классической музыке XIX века, не имеют (или почти не имеют) опыта общения со стилем Прокофьева. Чтобы добраться до его глубин, чтобы войти в мир этого гениального композитора, нужно время. Время, более продолжительное, чем то, которое было отведено на подготовку премьеры. Обнадеживает, что от спектакля к спектаклю в оркестре появляется все больше жизни, и сквозь формальное воспроизведение нотного текста начинают-таки пробиваться проблески неподдельного увлечения роскошью инструментовки Прокофьева. Будем теперь ждать, когда у театральной молодежи пробудится удовольствие от пения в "Обручении в монастыре". Пока этот процесс "пошел" только у А. Киселевой - наиболее благополучной в вокальном отношении среди своих сверстников в оперной труппе.

Недавно я перечитывала стенограмму репетиций "Обручения в монастыре", ставившегося в Большом театре в 80-е годы минувшего столетия. Поймала себя на мысли, что если бы среди подопечных патриарха отечественной музыкальной режиссуры Бориса Александровича Покровского оказался наш солист Евгений Балданов, то и его коснулись бы следующие замечания, адресованные московскому исполнителю роли Антонио: "Не рвите божественную мелодию Прокофьева! Не мучайтесь голосом, наслаждайтесь. Только тогда будет правда... Самое важное - найти элегантность поведения... Антонио и Фердинанд... молодые дворяне, а дворяне хорошо двигались".

И еще одна мысль. Красноярскую публику очень привлекают гастролеры. Обычно они выступают в "Травиате", "Риголетто", "Тоске", "Евгении Онегине", "Царской невесте". В юбилейный для театра оперы и балета год регулярные визиты певцов из других городов стали нормой. Было бы интересно услышать и увидеть их также в "Обручении в монастыре". Эта опера вновь идет в уже упоминавшемся театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, и особые восторги прессы вызывает бывший красноярец Валерий Микицкий (выпускник училища искусств и института искусств по классу... баяна, лауреат международных конкурсов, а ныне московский оперный певец) в роли Дона Жерома. Хорошо, если наш театр примет это к сведению.

Конечно, театральное руководство не обязано следовать пожеланиям, высказанным автором этих строк. Ну а вдруг что-то все же будет взято на вооружение?

Любовь ЛАВРУШЕВА
"Красноярский рабочий", 23 мая 2003 г.