Герман Ефремов: «Все началось с Кобзона»
Накануне бенефиса, посвященного 60-летию солиста Красноярского театра оперы и балета заслуженного артиста России Германа Ефремова, в его жизни произошло еще одно радостное событие – в семье появился долгожданный внук (кстати, второй дедушка – известный скрипач Михаил Бенюмов). За пару часов до интервью счастливый дедушка ездил забирать малыша из роддома. Какой там бенефис! Чувствовалось, что все его мысли заняты внуком.
Имя и судьба
– Емельян. Что, удивлены? Сын так захотел, и ни в какую! (Ян Ефремов, скрипач, солист филармонического ансамбля «Ренессанс». – Е. К.) Такое вот редкое имя.
– Ян – имя тоже не самое распространенное, во всяком случае в России…
– Я назвал его так в честь своего педагога, Яна Христофоровича Вутираса. К сожалению, он очень рано ушел из жизни… Но за те два года, что я у него занимался в Свердловской консерватории, приобрел просто бесценный опыт.
– Можете похвастаться хорошей школой?
– Могу. У меня действительно была очень сильная школа, спасибо Яну Христофоровичу. Благодаря ему, собственно, и пою – ни больше ни меньше. До того как попал к нему, вроде и учился на пятерки, и по специальности всегда получал отличные оценки, но пел тяжело. А у него пришлось заново переучиваться. Но давалось мне это легко, без напряжения. Он был не только замечательный педагог, но и певец величайшего уровня – таких баритонов было всего четыре на всю страну. Лирический баритон, но мог петь и более крепкие партии. Он был один из лучших Демонов в стране – а эту партию когда-то пел сам Шаляпин! А еще у Яна Христофоровича каждое слово было понятно – в любом уголке театра. Это настоящее искусство, и встречается оно, к сожалению, нечасто… А учиться у него мне было легко, потому что наши голоса были в чем-то схожи – по тембру, по окраске. И когда мы распевались у него дома, его жена порой не могла определить – кто же из нас поет. (Улыбается.)
– Возвращаясь к теме имен: у вас имя оперного героя – вы из музыкальной семьи?
– Я из семьи сельского учителя: отец преподавал в начальных классах. Родился и вырос в деревенской глубинке, в Кировской области. Три года учился у отца, а потом приходилось каждый день за пять километров ходить в соседнее село, где была восьмилетка. Зимой на лыжах, летом пешком – отличная физическая нагрузка! А имя мне дали в честь какого-то генерала, который куда-то избирался от нашей области – как раз в то самое время, когда я родился. Такое вот случайное совпадение – и никакой связи с Германом из «Пиковой дамы»! (Улыбается.) Правда, в этой опере я позже спел, но Елецкого, поскольку у меня баритон, а не тенор.
– Тоже по воле случая. Сначала пошел по стопам отца – окончил педагогическое училище. Но именно там заразился пением. Однажды на каком-то концерте спел «А у нас во дворе есть девчонка одна…» (из репертуара Кобзона) – с этой песенки у меня все и началось. Два или три раза вызывали на бис – кто устоит против такой славы? (Смеется.) К тому же у нас в училище был хороший педагог по вокалу. Мы много пели – из опер, оперетт, романсы, народные песни… Захотелось учиться дальше. Отправил запрос сразу в несколько музыкальных училищ – в Саратов, Горький и Свердловск. Решил: откуда первый вызов придет, туда и поеду. Так я попал на Урал. На курс взяли всего пятерых человек, причем я был кандидатом. Но вот парадокс: остальные мои однокурсники так и не остались в этой профессии. А я до сих пор пою.
– В консерваторию дорога была предопределена?
– До консерватории я еще успел отслужить в армии! Два года пел в Уральском ансамбле песни и пляски. И в Кремле выступали, и в парке им. Горького в Москве. А уж Урал весь объехали. Армия тоже многому меня профессионально научила. В ансамбле пели выпускники консерватории – настоящие асы своего дела.
А вернувшись после службы в училище, встретил там свою судьбу. Причем с моей женой, Светланой Никитичной (Светлана Ефремова, солистка Красноярского театра оперы и балета. – Е. К.), мы могли познакомиться еще раньше. В педучилище я танцевал в народном коллективе. И однажды нас отправили в Свердловск, на Всероссийский смотр художественной самодеятельности. А Светлана – кстати, тоже педагог по первому образованию, она окончила педучилище в Салехарде – играла на этом конкурсе на скрипке. В тот раз мы с ней не пересеклись. Но от судьбы не уйдешь. (Улыбается.) С тех пор вместе всю жизнь.
Партия Кибальчиша
– И на сцене?
– Да, окончили Свердловскую консерваторию и после нее сразу же попали в Пермский академический театр оперы и балета. После окончания учебы, на ярмарке вокалистов в Горьком, я вообще так удачно выступил, что был приглашен во все театры страны. Даже от Большого театра получил приглашение – в стажерскую группу. Ездил прослушиваться, прошел на третий тур – в пятерку из двухсот солистов со всей страны. Но не судьба… Однако же мне грех жаловаться. За те семь лет, что проработал в Перми, спел практически весь ведущий репертуар лирического баритона. На первых же гастролях в Ярославле исполнил Онегина. Потом были Фигаро, Валентин в «Фаусте», Сильвио в «Паяцах», Жермон в «Травиате» – все, что только можно! Даже Кибальчиша спел. (Улыбается.) Клара Кац написала прелестную оперу «Мальчиш-Кибальчиш». Там меня пытали, жгли. А маленький Яник сидел на первом ряду и страстно переживал за меня: не трогайте его, буржуины проклятые, это мой папа! Кстати, у него у самого прекрасный голос, лучше, чем у меня. Сын еще в три года пел так – Робертино Лоретти отдыхает! Говорю без преувеличения – у него был очень звонкий и чистый голос. А скрипка у Яна от мамы. Хотя мне жаль, что он не стал певцом. Но он максималист – хочет всего и сразу. А так не бывает…
– Его главный режиссер Максимилиан Станиславович Высоцкий был очень убедителен. Он меня заприметил еще на ярмарке вокалистов в Горьком, куда приезжал из Ленинграда, от Кировского театра (ныне Мариинский. – Е. К.). А после мы со Светой ввелись в оперу «Иоланта», которую он поставил в Перми: я пел Роберто, Света – Иоланту. И проезжая однажды через Пермь, он услышал нас в этом спектакле. В то время Высоцкий уже возглавлял театр оперы и балета в Красноярске. Ну и все, начал нас активно переманивать – слал телеграммы, обещал хорошие условия. А потом Света съездила в Красноярск, и ей здесь очень понравилось – Енисей, природа, молодой театр… Переехали в 1981 году, так и остались.
– Ни разу не пожалели об этом решении?
– А о чем жалеть? Как в Перми пел весь ведущий репертуар, так и здесь не жалуюсь на невостребованность! В Красноярске было даже легче работать: многие партии уже спел прежде, я их знал. Но и новые работы появились. Например, Гамлет в одноименной опере современного композитора Слонимского. Очень трудная партия, и поэтому мне особенно дорога личная похвала композитора – сам зашел в грим-уборную и поблагодарил. Сейчас репетирую американского консула Шарплеса в «Чио-Чио-Сан» на итальянском языке. На русском я прежде уже пел эту партию. Но, возможно, отправимся со спектаклем на гастроли за границу – там все исполняется на языке оригинала.
А из неспетого… До сих переживаю, что не спел Дон Жуана. Но что поделать, режиссер меня в этой партии не видит… Все-таки артист – слишком зависимая профессия. К счастью, есть возможность делать концертные программы. Несколько лет назад мы со Светланой спели в филармонии романсы Чайковского и Рахманинова – очень достойная работа, мне за нее не стыдно. А на бенефис 7 апреля пригласил артистов, которых уважаю и люблю. Пели дуэты: с Верой Барановой – из «Севильского цирюльника», со Светой Кольяновой – дуэт из «Сильвы»…
Энергетика Фигаро
– Пожалуй. Еще в консерватории, на ее 40-летие, спел на итальянском языке партию Фигаро. Потом, уже на русском языке, спел его в Перми. Так что с тех пор этот герой мне особенно близок по духу – Фигаро здесь, Фигаро там! (Улыбается.) Я и сам немножко шалопай по натуре. Хотя сейчас и не такой подвижный, как Фигаро. Однако энергии еще хватает. Вы знаете, у меня была дача в деревне. А крестьяне люди простые. В шесть утра приходит один: «Герка, вставай! Поехали сено косить». Не хочется, а поднимаюсь – а куда деваться? Неудобно отказать человеку в помощи. А тут солнце встало, птички поют – красота вокруг неописуемая! Накосили сена, привезли домой – вроде как и спать уже не хочется. А в большой сенокос меня однажды поставили вершить зароды. Представляете, как это делается? Срубается большая ветвистая береза, на нее накладывается сено – высокий зарод. Вот меня, как человека плотного, и поставили утаптывать сено – очень тяжелая работа. А потом оказалось, что я сделал это лучше крестьян. И с тех пор был там главный вершитель всех зародов. (Смеется.) Признаться честно, не скажу, что делал это с большим удовольствием. Но для поддержания формы такая работа очень полезна. Я вообще все умею делать своими руками. Могу дом построить. В консерватории всегда ездил в стройотряды. Помню, в Читинской области строили поселок Жерекен на молибденовом месторождении – наши стройотряды первые возводили там домики. И вот мы бригадой из трех человек так наловчились – могли за три дня выстроить дом из бруса. Вспоминаю сейчас и сам удивляюсь.
– А в народной оперной студии «Орфей» по-прежнему преподаете?
– Уже 15 лет скоро будет, как этим занимаюсь. И с большим удовольствием. У многих моих учеников есть успехи, победы на конкурсах – это так приятно. И хотя не все они становятся профессиональными певцами, главное, что эти люди любят петь. Я и сам у них многому учусь.
Елена КОНОВАЛОВА
«Вечерний Красноярск», 13 апреля 2007 г.
