Обаятельного баса Сергея Теленкова красноярская публика открыла для себя полтора года назад – певец убедительно дебютировал в роли князя Галицкого в «Князе Игоре». А вскоре спел сразу три партии в новых премьерах – Лоренцо в опере «Капулетти и Монтекки», Нилаканту в «Лакме» и Лепорелло в «Дон Жуане». В этом сезоне у певца намечено еще несколько премьерных дебютов – сейчас он готовит роль князя Вязьминского в опере П.Чайковского «Опричник», а 15 февраля примет участие в концерте «Шаляпин-гала», посвященном 150-летию со дня рождения выдающегося русского баса. Оба события будут представлены в программе оперного фестиваля «Словцов. Постскриптум».

– Сергей, Шаляпин оказал какое-то влияние лично на вас?

– Безусловно – и, думаю, так могут сказать о себе многие оперные артисты. Федор Иванович всем нам показал пример, что русский певец может быть востребован на мировой сцене – это было возможно уже в его время. Федор Иванович был известен как мастер перевоплощения. Он приходил пораньше и сам себя гримировал. Искусство грима лично я еще не освоил, но привычку приходить пораньше, чтобы погрузиться в образ, проверить реквизит я практикую, благодаря его примеру. Мне также будет гораздо спокойнее, если я сам разложу все детали реквизита по местам, заранее «ножками протопаю» каждую свою мизансцену.

А еще когда слышу, что мой голос слишком светлый и звучит, как баритон, всегда привожу в пример Шаляпина: у него был бас-кантанте, то есть певучий бас с сильным верхним регистром. Такой голос дает широкий диапазон ролей, позволяет петь пограничный репертуар – и написанный непосредственно для баса, и в то же время кое-что из баритональных партий. Так, например, в феврале готовлюсь исполнить Барона в «Травиате». Да и князя Вязьминского в «Опричнике» композитор написал для баритона, но режиссер Сергей Новиков счел возможным предложить ее басу или бас-баритону. Впрочем, не исключаю, что со временем уйду на более низкие партии. Просто нужно постоянно репетировать, прислушиваться к своему голосу, следить за тем, что на него лучше ложится, перестраиваться по необходимости. Зачастую сам репертуар театра направляет, куда двигаться голосу певца.

– Какие партии из репертуара Федора Шаляпина вас особенно привлекают?

– Чисто вокально не могу что-то выделить. Федор Иванович исполнял самые популярные мировые оперы, и по голосу они мне полностью подходят. А если говорить о моих личных пожеланиях – наверное, разумно начинать с маленьких партий и постепенно двигаться к главным ролям, требующим не только профессионального, но и жизненного опыта. Когда у тебя на весь спектакль 20 минут чистого пения, проще сделать роль более рельефной. Но когда пения на сцене больше двух часов, и необходимо в процессе репетиций успеть понять, как композитор выстраивает всю линию твоего персонажа, какими элементами он ее насыщает в разных сценах – на это нужно гораздо больше всевозможных затрат. Скажем, из «Бориса Годунова» я пел все басовые партии, за исключением заглавной – это Пимен, Никитич, Варлаам. Надеюсь в дальнейшем включить в свой репертуар и самого Бориса. Да и Дона Базилио из «Севильского цирюльника» очень хотелось бы однажды спеть. Вообще все, что пел Федор Иванович, достойно того, чтобы каждый уважающий себя бас к этому присмотрелся и попытался приблизиться к его уровню исполнения.

– Какой Мефистофель вам ближе – из «Фауста» Шарля Гуно или «Мефистофеля» Арриго Бойто?

– Пожалуй, я предпочел бы Гуно. Наверное, потому, что его дьявол более мягкий и располагающий к себе – во всяком случае, в моем восприятии этой музыки. У Бойто, на мой взгляд, злодейский характер Мефистофеля изначально выражен ярче, а у Гуно этот персонаж в первых сценах сладкоречив, и лишь впоследствии становится ясно, что с ним шутки плохи, не стоит заблуждаться – это все-таки дьявол. Его образ многогранен, он умелый манипулятор, к каждому человеку находит свой ключ. Две его арии в «Фаусте» – сладкоголосая серенада «Выходи, мой друг прелестный» и «На земле весь род людской» – кажутся противоположными друг другу, но это лишь демонстрирует две стороны одной личности. Мне часто приходится играть злодеев, и я не считаю, что они должны быть изображены одной лишь черной краской.

– Кстати, каким вы представляете себе «злодея» князя Галицкого, вашего первого персонажа в Красноярской опере?

– Каждый человек видит мир через собственную призму – через свой опыт, мировоззрение, свои отношения с другими людьми. Вот и у Галицкого есть определенная цель – он хочется жить в свое удовольствие. Но разве не того же самого хотят многие люди? Вопрос лишь в том, каким способом этого добиться. Каждый раз, когда готовлюсь к какой-то роли, стараюсь разглядеть в своем персонаже то, в чем я могу быть на него похож, а в чем у него явный перегиб. Галицкий ради достижения своей цели не гнушается тем, чтобы обидеть сестру – это мне уже совершенно не близко.

– А какое представление у вас сложилось о характере Вязьминского?

– У Алексея Толстого в повести «Князь Серебряный» Вязьминский говорит о себе, что на царской службе он издевался над людьми, был жесток. Но при этом я вижу, что где-то он шутит, извиняется, о чем-то просит. Сейчас пытаюсь найти баланс между этими противоречивыми чертами его натуры. Потому что если демонстрировать на сцене исключительно «злого дядьку», который постоянно на всех кричит, зритель устанет от этого мрака через пять минут. Абсолютных злодеев не бывает. В этой позиции меня, кстати, укрепляет современный кинематограф, где любой злодей – непременно личность: у него свои ценности, страхи и желания.

– То есть, вы поддерживаете идею, что каждый актер – адвокат своих ролей?

– Поддерживаю. Артист сам должен верить в то, что происходит с его персонажем, даже если это происходит у того только в голове – тогда включаются подлинные эмоции и переживания, и это передается зрителям. Скажем, когда Вязьминский упоминает, что молодой боярин Андрей Морозов – сын его заклятого врага, сразу начинаешь размышлять: а что между ними произошло прежде, кем был отец Морозова, кто был виноват в их вражде? Артисту важно это понять. На сцене этот застарелый конфликт может быть никак не отражен. Но зато он проявится во взаимоотношениях героев.

– Еще в студенческие годы вы спели в «Дон Жуане» Мазетто, спустя семь лет пришли к роли Лепорелло. Каким для вас оказался путь внутри этой оперы?

– Длинный, но содержательный. Вряд ли во время учебы я был готов петь Лепорелло – все-таки, этот герой требует очень больших затрат, и хорошо, что моя вокальная карьера началась с Мазетто. Кстати, когда пришел работать в Красноярский театр оперы и балета, меня поначалу рассматривали именно на роль Мазетто. Но в итоге все же доверили Лепорелло, чему я очень рад. Единственный минус – не хватило процесса погружения в партию: к «Дон Жуану» меня привлекли, когда работа над спектаклем уже была почти закончена, и роль пришлось учить в бешеном темпе, без содействия режиссера. Впрочем, как и партию Владимира Галицкого, на которую ввелся за шесть дней: видимо, быть мастером быстрых вводов – моя судьба в этом театре. (Смеется.) В идеале же хорошо, когда выучил роль, отложил, спустя некоторое время к ней вернулся и тогда уже присвоил ее себе.

– Как вы считаете, Лепорелло остается с Донной Эльвирой после гибели Дон Жуана?

– Полагаю, этот вопрос стоит задать исполнительнице партии Донны Эльвиры – здесь решение за женщиной. (Улыбается.) В нашем спектакле финал открытый.

– Насколько поменялось ваше восприятие образа Лепорелло после работы с разными партнерами в партии Дон Жуана?

– Поначалу представлял его себе слугой-подхалимом, но постепенно стал видеть как близкого члена семьи Дон Жуана – они давно живут вместе, у них постоянные стычки. При этом с Денисом Гречишкиным в роли Дон Жуана наши взаимоотношения более лояльные, потому что его герой – добрый и ироничный. С Севой Мартынюком все гораздо жестче, его Дон Жуан очень требовательный к своему слуге. Но в обоих случаях кодой происходящего становится убийство Командора. Все прежние похождения Дон Жуана кажутся невинными шалостями, убийство же несет за собой неминуемое возмездие. И Лепорелло в этой истории тоже приходится несладко.

– Родом вы из Хакасии, образование получили на Урале и в Москве. Как оцениваете свое появление в Красноярске – воля случая или судьба?

– Наверное, я здесь неслучайно. Хотя «Его Величество Случай» в жизни каждого артиста тоже играет свою роль: многие хорошие певцы в силу разных причин не могут получить работу в театре. У меня все сложилось так, что после многолетней учебы в России и Европе я оказался востребован дома, в Сибири. 25 февраля готовлюсь также дебютировать в партии Короля Рене в «Иоланте». А 5 февраля приглашаю всех на камерный концерт, посвященный Сергею Рахманинову.

Елена КОНОВАЛОВА
"Опера & Балет" №6, февраль 2023 года