В 2013 году в афишу Красноярского театра оперы и балета вернулась опера «Князь Игорь». Это произведение занимает особое место в его истории: именно оперой Александра Бородина в 1978 году открылся наш театр. После возвращения в репертуар в постановке заслуженной артистки России Юлианы Малхасянц спектакль традиционно показывается в день рождения театра: «Князя Игоря» можно будет вновь увидеть 19, 20 и 21 декабря. Накануне праздничных показов режиссер поделилась воспоминаниями об этой работе. 

– Юлиана Геннадьевна, вы выпустили немало балетов, чем вас заинтересовало предложение поставить оперу? 

– Дело в том, что я даже как балетмейстер очень сильно тяготею к режиссуре, она у меня на первом месте абсолютно во всех спектаклях, независимо от жанра: сначала выстраиваю режиссерскую концепцию, потом продумываю стиль хореографии (если это балет) и только после этого разрабатываю отдельные номера. А опера мне интересна тем, что в ней есть возможность поставить действие одновременно на нескольких сценах. Да, этот прием я люблю использовать и в балетных постановках – например, мост в «Корсаре» или в «Катарине» в Красноярске позволяет параллельно выстроить разные мизансцены, что придает происходящему дополнительные краски. Но в опере, где танцы вторичны, и полностью свободная сцена не нужна, можно вообще развлекаться, как хочешь, гоняя бедных артистов то вверх, то вниз и заставляя их обживать разные пространства. (Смеется.) В оперных спектаклях, на мой взгляд, такой прием особенно важен. Можно, как в кино, показать мысли героя или как в одно и то же время что-то происходит по сюжету в разных местах и т.п. Всё это дает невероятный простор для режиссёрских решений и из зрительного зала смотрится монументально – появляется совершенно уникальный объем. 

Что же касается «Князя Игоря», до собственной постановки я была очень хорошо знакома с этой оперой изнутри – сама танцевала в ней Чагу и Персидку в «Половецких плясках» в разных спектаклях, и мне повезло видеть весь процесс репетиций, например, у выдающегося оперного режиссера Бориса Покровского в его русско-генуэзском проекте с артистами Большого театра (Юлиана Малхасянц больше 25 лет была ведущей характерной танцовщицей Большого театра России – Е.К.). И когда мне предложили самой выпустить «Князя» в Красноярске, сразу представила себе его визуально. Я давно сотрудничаю с Красноярским театром оперы и балета как хореограф, вместе с Сергеем Бобровым ставила здесь «Пиковую даму», а со своим отцом, режиссером Геннадием Малхасянцем, работала над «Мадам Баттерфляй». «Князь Игорь» стал моей первой самостоятельной постановкой в оперном жанре и невероятно увлекательной. К слову, об использовании различных высот в декорациях – здесь это обусловлено еще и музыкально: когда Ярославна в конце первого акта узнает от бояр о пленении Игоря, в этой сцене я специально поставила ее на вершине лестницы, чтобы голос певицы был слышен над стенобитным мужским хором. 

– Вы упомянули о быстро родившемся визуальном решении – от чего вы оттолкнулись в своих идеях? 

– Мне захотелось показать контраст двух соперничающих миров – древнерусского и половецкого. Первый – белокаменная Русь, с храмом, который в конце первого акта разваливается, что символизирует крушение мирной жизни. А в конце, когда Игорь возвращается из плена, здание собирается. Спектакль заканчивается надеждой на лучшее: защитник вернулся домой, на пепелище мы строим новый храм – значит, жизнь постепенно наладится и войдет в мирную колею. 

А на половецкие сцены меня вдохновило творчество русского художника Николая Рериха, который очень интересовался «Словом о полку Игореве» (этот памятник литературы Древней Руси, как известно, лег в основу оперы Бородина). Считаю, что художник-сценограф Дмитрий Чербаджи весьма убедительно передал стиль Рериха в нашей постановке. Он же успешно воплотил и другие мои идеи. В частности, у нас в спектакле используются открытые перемены декораций: монтировщики, одетые, как персонажи, в русские костюмы, передвигают здания-трансформеры на глазах у публики – в этой опере такой подход прежде не использовался. В одной из сцен из стены незаметно для зрителей выдвигается княжеский трон. Сами стены вначале праздничные, нарядные, а когда мирный уклад рушится, они оборачиваются к залу другой стороной, обгорелой. В итоге получился такой условный театр, с открытой площадной игрой, но при этом исторически очень точный. 

– Не все режиссеры в этой опере сохраняют номер «Первая пляска» в половецкой сцене. Почему вы решили ее оставить? 

– Кто-то ее убирает, чтобы, возможно, несколько сократить продолжительность спектакля, но многие режиссеры эту пляску как раз используют. Мне кажется, она подчеркивает атмосферу происходящего: Кончаковну развлекают, для нее поет Половецкая девушка – почему другие девицы в то же самое время не могут для нее станцевать? Да, обычно «Первую пляску» исполняют артистки балета, а я, без малейшего ущерба хореографии Касьяна Голейзовского, ввела туда также двух оперных певиц – это мое режиссерское решение. Хотелось подчеркнуть, что они – совсем еще юные, заводные, им хочется попеть, поплясать, унестись в степь, закружиться под звездным небом. Кончаковна только что встретила Владимира, у нее первая любовь. Ей в то время было 14 лет, ему – 15: именно в этом возрасте тогда вступали в брак, а то и раньше. Почему Владимира поет тенор, а Кончаковну – низкое контральто, а не сопрано с нежным голоском? Потому что девочки взрослеют раньше, и композитор через голос это точно обозначил. Владимир рядом с ней – юный, неискушенный, у него еще голос ломается, всё на высокой ноте. А она – девушка степная, вольная, уже знает, чего хочет. И ее историческое имя было Свобода Кончаковна, в опере она названа по отчеству. Поэтому мне в этой партии нужна была восторженная коза-егоза, а не дородная «мадам Грицацуева». В красноярской труппе, к счастью, такие эмоциональные певицы есть. Дальше в «Половецких плясках», опять же, не тронув хореографию, я просто вплела в нее Владимира и Кончаковну: пока отцы предаются забавам, дети под шумок убегают в степь, у них свои развлечения. 

– В этой опере Игорь терпит поражение от Кончака, но в вашей версии оба они, по сути, – положительные герои, нет жесткого конфликта. 

– Его и у композитора нет: Кончак нигде не унижает Игоря, ни одним словом. С половецкими племенами ведь отношения у русских князей были разные: с кем-то – враждебные, а с кем-то дружеские. У Бородина упоминается хан Гзак – собственно, с ним и воюет Игорь. А к Кончаку, согласно историческим хроникам, он ехал сватать сына. Князь по тогдашним меркам считался уже старым: ему было 32 года, а его второй жене Ярославне – всего 16 лет, она была почти ровесницей юного Владимира, рожденного в первом браке (кстати, от половчанки, судя по многим исследованиям). Игорь, прекрасно понимая, чем это может ему грозить, пожаловал сыну Путивль и срочно решил его женить. 

Таков исторический контекст. А если вернуться к опере, то да, Игорь в ней выглядит не слишком привлекательно: он был разгромлен, потерял рать, бежал из плена – одним словом, не герой. И режиссерские трактовки здесь могут быть разными. Скажем, можно показать вселенскую грязь, чтобы зритель ушел со спектакля растоптанным, с ощущением, что жизнь пуста и ничтожна, высокие порывы в ней несбыточны – и такое кредо режиссера тоже имеет право на существование. Но я лично и человек позитивный, и в режиссуре придерживаюсь схожих представлений: мне кажется, людям обязательно нужен свет в конце туннеля, во все времена. А «Князя Игоря» в России, считаю, надо ставить с надеждой, его не стоит заканчивать на минорной ноте. Не с пафосом показывать, нет, а именно с ощущением, что каковы бы не были напасти, обрушивающиеся на людей, всем нам нужно стремиться к созиданию. Поэтому Игорь у меня – не побитая собака, не трус, а отважный воин, пленный в бою с мечом в руках. Воин, вынужденный защищать свою землю – чтобы передать это, у меня усилена сцена пожара Путивля: в войнах гибнут не только ратники, но и мирные люди. 

Я многому научилась в совместной работе над этой оперой вместе с Дмитрием Чербаджи и главным хормейстером театра Дмитрием Ходошем. Мне очень важно, чтобы оперное действие было динамичным, чтобы певцы не только пели, но и актерски проживали каждую сцену. Тогда, считаю, все происходящее будет понятно не только эстетам, пришедшим послушать красивые голоса, но и самым широким кругам зрителей. Театр все-таки должен всегда оставаться театром, в любом жанре. 

Фото из архива театра – Юлиана Малхасянц и Алексей Бочаров (Князь Игорь) на выпуске спектакля (2013). 

Фото Елены Коноваловой – Дуэт Кончаковны и Владимира (Дарья Рябинко и Давит Есаян); Хан Кончак (Анатолий Бадаев) и Чага (Надежда Панфилова) в «Половецких плясках»; финал оперы «Князь Игорь».

Елена КОНОВАЛОВА
«Городские новости», 19.12.2025