Театр времён Софокла и Мейерхольда состоялся на берегах Енисея
В Красноярском государственном театре оперы и балета имени Дмитрия Хворостовского состоялась заметная премьера оперы Джузеппе Верди "Риголетто".
Эту оперу ставили в нашем театре дважды, но, как говорится, Бог любит троицу. Тем более, в одной из прежних постановок во второстепенной партии придворного Марулло дебютировал когда-то молодой Хворостовский. Это стало формальным поводом посвятить её очередному дню рождения нашего ставшего уже легендарным земляка.
Однако градус творческого напряжения в Красноярском оперном настолько высок, что само по себе это посвящение удалось, потому что претендует на современное и даже в чём-то оригинальное прочтение известного классического произведения. Нынешний "Риголетто" на берегах Енисея оказался, действительно, спектаклем двадцать первого века.
Почему? Потому что при выборе так называемого формата семистейдж, который предусматривает минимализм декораций и в некоторых случаях напоминает концертное исполнение оперы, молодой режиссёр-постановщик Елизавета Корнеева почувствовала, что её творческую фантазию ничего не сдерживает, и она отважилась на эксперимент.
Но фокус заключается в том, что любое настоящее новаторство в театре всегда предусматривает не только отказ от постановочных штампов, но и развитие лучших традиций в искусстве, в том числе и оперном. Что же увидели зрители?
Прежде всего, оркестр был пересажен из оркестровой ямы в центр сцены, а саму яму частично закрыли специальными платформами, что позволило существенно приблизить действие к зрителям. Певцы вместе с хором оказались не просто на авансцене, а даже впереди неё, к тому же пространство оркестровой ямы активно использовалось хором во многих мизансценах, благодаря чему действие буквально выплескивалось по кроваво-красным лестницам в зал, за формальные границы сценической площадки.
Оригинально! Здорово! Но, погодите, что-то такой режиссёрский ход нам напоминает. Во-первых, конечно, античный театр времён Сократа или Еврипида, когда сцена была окружена амфитеатром со всех сторон, что приближало её к зрителям на минимальное расстояние.
Ну а во-вторых, и это самое главное, молодой режиссёр попыталась на современной сцене возродить те принципы театрального пространства, которые пытался реализовать в своём театре (ТИМе) Всеволод Мейерхольд. В тридцатые годы власти разрешили ему построить собственный театр, именно в нём сцена была бы в центре амфитеатра, оркестр находился бы в глубине её и даже актёрские гримёрки имели прямой выход на сцену на глазах у зрителей.
Такой театр уже в тридцатые годы прошлого века мог стать интерактивным, Мейерхольд своим проектом определил развитие театрального дела в мире на весь двадцатый век. Но сам был расстрелян в Москве 2 февраля 1940 года, здание его театра был открыто в том же году, 12 октября, но там уже был и существует до сих пор концертный зал имени Чайковского.
Однако по-настоящему новаторские идеи имеют свойство возрождаться, причём, в самых неожиданных местах. Вот почему театр времён Софокла и Мейерхольда стараниями юной Лизы Корнеевой состоялся именно на берегах Енисея.
Непростой творческий экзамен вполне выдержал при этом музыкальный руководитель и дирижёр постановки Иван Великанов. Молодой маэстро придал нашему оркестру изящество и лёгкость, а также особую игровую точность, которую, как мне кажется, с азартом подхватили и солисты, и хор.
Хормейстеру Дмитрию Ходошу удались очень стильные фоновые партии хора, которые очень гармонично вписывались в основное действие, расцвечивая его ироничными, а порой и трагичными интонациями.
Солисты оказывались, действительно, один на один со зрителем, сопровождение оркестра создавало очень мягкую музыкальную атмосферу, в которой их голоса звучали (купались в музыке!) очень ярко.
Особенно тончайшие лирические нюансы в партии Джильды (дочери Риголетто) удалось передать Инне Сподиной. Очень скоро, когда её голос окрепнет и зазвучит в полную силу, она станет большой звездой красноярской сцены, а может быть и не только её.
Запоминающийся образ ехидного, безжалостного разбойника Спарафучиле удалось создать Владимиру Александровичу, который, как мне кажется, на глазах становится любимцем красноярской публики.
Тенор Валентин Колесников в партии герцога Мантуанского представил беззаботного и бездумного повесы, который даже не подозревает, сколько зла порой приносят его развесёлые песенки и безнравственное поведение, хотя именно этим он и нравится всем вокруг. Это очень противоречиво, зато правдиво, потому что богатые мерзавцы всегда неотразимы.
Сложная задача в новой постановке выпала на долю заслуженного артиста России Олега Алексеева. Его Риголетто – то заботливый горбун-отец, то безнравственный придворный, к тому же мало похожий на шута.
Это современное прочтение образа намекает на то, что в нашей сегодняшней жизни таких личностей более чем достаточно. Они безжалостны к окружающим, но стараются выстроить идеальные отношение внутри своей семьи. Правда, это получается далеко не всегда, потому что башни из изумрудов и жемчугов не всегда могут устоять на фундаменте всеобщего горя и ненависти.
Исполнить столь известную партию в совершенно новом ключе, когда не шутовской колпак, не горб за плечами уже не могут помочь, – это задача архисложная. Но хочется надеяться, что наш исполнитель уже на полпути к успеху.
И ещё за что мне особенно хочется похвалить наш оперный – так это за то, что даже в сложнейший для театров период изоляции и пандемических запретов, он не скатился к банальной "веселухе и развлекухе", а занимается серьёзным, глубоким искусством, которое пытается найти непростые ответы на главные вопросы, которые мы задаём сегодня сами себе.
Браво, красноярская опера, браво, "Риголлетто"!
