Три гения и Сальери
На сцене Красноярского государственного театра оперы и балета в прошедшем тридцать седьмом творческом сезоне перед зрителями предстала опера «Моцарт и Сальери» гениального Н.А. Римского-Корсакова на текст одноименной маленькой трагедии не менее гениального А.С. Пушкина, а музыкальный руководитель постановки Дмитрий Волосников насытил партитуру музыкой В.А. Моцарта, чьи выдающиеся способности и вовсе не подлежат сомнению.
Опера проходила при пустом зале, но никого это не смущало, так как публика находилась на сцене. Такой камерный формат был выбран режиссером Надеждой Столбовой. Кулисы и какие-либо декорации отсутствовали, и в результате на образовавшемся пространстве с трех сторон были установлены трибуны, на которые и посадили зрителей – около 300 человек. Сразу же скажу, что подобный ход для нашего театра был экспериментальным, но, по-видимому, был признан удачным, судя по тому, что вскоре свет рампы увидела еще одна оперная премьера в таком же формате – «Испанский час» М. Равеля (режиссер Оксана Рыбалка).
Нестандартное решение как в случае с «Амадеем», так и с «Испанским часом» имеет свое объяснение: оба произведения изначально задумывались авторами как камерные оперы.
Что же касается собственно постановки с названием, явно отсылающим к одноименному фильму Милоша Формана («Амадей»), то сегодня она нечастый гость на афишах оперных театров, наверное, потому, что ее часто «портят» большой сценой. Для адекватного воплощения нужно именно небольшое пространство, которое позволит отчасти стереть барьер между артистом и зрителем, приближаясь к экспериментальным небольшим постановкам, популярным в драматических театрах.
Оперный театр всегда был чем-то обособленным, если угодно элитарным, и лишь избранные могли проникнуть в его тайны. «Амадей» дает возможность побывать в святая святых – на самой сцене, где и творится театральное волшебство. По откликам в антракте можно судить, что удивить удалось. Премьера постановки была 21 ноября 2014 года, и в мае в афише это название появилось снова. По прошествии сезона подвести некоторые итоги.
Напомню, что на самой сцене царит минимализм. Очевидно, режиссер преследовала цель в первую очередь сосредоточить зрителя на эмоции, поэтому никаких ярких деталей, а лишь темно серый пол, и сломанная дека рояля посередине сцены – выражение душевного состояния Сальери – тоже сломленного в попытках понять секрет гениальности Моцарта. Из реквизита – партитурные листы, «порхающие» по сцене от яростных движений Сальери и расставленные по периметру хрустальные бокалы – из одного такого сосуда Моцарт и примет яд. Костюмы (Надежды Осипова) на действующих лицах джинсовые (эдакая современная деталь, однако не меняющая места действия оперы, как сейчас частенько делают многие режиссеры), но стилизованные – расшитые камзолы по моде 18 века, к ним в придачу кюлоты (короткие узкие штаны) и белые чулки.
Отдельно стоит сказать о световой стороне спектакля (художник по свету Сергей Скорнецкий) – на черном и темно-сером фоне зачастую лишь один единственный луч света высветлял одну или несколько необходимых деталей, вызывая, таким образом, их взаимодействие. Еще одна находка, заслуживающая внимания – использование опускающихся и поднимающихся плунжерных механизмов, воспринимающихся как «мерила гениальности». Во время вступления (использована музыка А. Сальери из оперы «Тарар») герой Сальери упивается своим величием, находясь на высоко поднятой платформе, но с появлением Моцарта самооценка «злодея» вместе с механизмом опускается.
Главное в опере (а в камерной особенно) не внешнее оформление (как уже сказано, оно в большей степени нивелировано), а музыкальная, исполнительская и актерская сторона. В плане музыки это интересное сочинение Римского-Корсакова, в которое музыкальный руководитель ввел дополнительные цитаты Моцарта и Сальери. Целые номера из моцартовского «Реквиема» и оперы «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро» призваны углубить произведение, вызывая у зрителей определенные аналогии. Так, например, герой Сальери приравнивается к Командору (персонажу из «Дон Жуана»), который вершит правосудие.
Оркестр под управлением Дмитрия Волосникова звучит хорошо, были некоторые шероховатости, заметные пристальному взгляду, однако в целом исполнение весьма удачное. Есть в интерпретации и нестандартные решения: фрагмент интродукции из моцартовского «Дон Жуана» (терцет мужских голосов) прозвучал намного медленнее его обычного темпа, задержав течение времени и необычайно усилив душевные муки Сальери.
В постановке активно участвует хор, в его исполнении зрителю представлены номера «Реквиема». От piano впечатления исключительно положительные, однако с сожалением констатирую, что коллективу не хватает ровности звука при громком исполнении, голоса начинают чересчур форсироваться. Для подобной музыки, хоть и наполненной сильными страстями, требуется несколько иное, более отстраненное звукоизвлечение.
На премьерных спектаклях в ноябре все три дня пел приглашенный солист из Москвы Виталий Ефанов, он же исполнил Сальери и 16 мая, снова поразив удивительным пониманием актерской задачи и мощным, сильным вокалом. Но еще при премьере возникал вопрос – станет ли опера репертуарной, и найдется ли в нашем театре солист на роль Сальери? И вот 15 мая в этой партии вышел молодой бас Красноярского оперного Владимир Комович. Думается, со временем артист глубже прочувствует роль, так как исполнение его было весьма неровным. Интонационные неточности сопровождали певца на протяжении всего спектакля, а цельного актерского образа, к сожалению, так и не сложилось. Однако есть в этом солисте для данной роли интересный исторический плюс – рядом с Моцартом он выглядит ему практически братом, ведь в действительности Сальери был всего на 6 лет старше.
И если Сальери в театре один, то Моцарта целых два.
Жизнерадостный молодой композитор в исполнении Андрея Колобова, легкий, смеющийся, непостоянный и увлекающийся, вызывает прямую ассоциацию с одноименным с героем уже упомянутого мною фильма «Амадей» – изначально даже внешний вид был приближен к экранному персонажу. У солиста получился выдержанный образ, невероятно убедительный, довольно свободно исполненный вокально, однако без шероховатостей не обошлось.
Второй же Моцарт Евгения Мизина более сложный по характеру – создавалось впечатление его «полной осведомленности» – имеется в виду сцена, когда он пил из бокала, как будто бы уже зная, что там яд; по его слегка высокомерному обращению к Сальери можно было догадаться, что недоброжелатель «просчитан» на несколько ходов вперед. Говоря о певческой составляющей образа, отмечу, что солист обладает крепким и приятным тембром и с успехом пленяет слух зрителя в нижнем и среднем регистрах, но как ни прискорбно это говорить, коронные теноровые «верха» оставляют желать лучшего, хочется больше свободы, чего, я уверена желает и сам артист, и над чем (хочется верить) работает.
Майские премьеры доказали жизнеспособность оперы. Особенно порадовал тот факт, что в один из премьерных дней «Амадей» все же был исполнен «своими силами», без помощи приглашенных артистов, и это позволяет надеяться, что зрителю еще представится возможность с этой оперой ознакомиться, а в главных ролях увидеть и других полюбившихся молодых солистов.
Ксения СТАЦУРА
Yarsk.ru, 9 июля 2015 г.
