Солистка Красноярского театра оперы и балета имени Д. А. Хворостовского Дарья Рябинко отмечает в феврале день рождения. Минувший год, несмотря на пандемию, выдался для молодой артистки успешным: она получила номинацию на "Золотую Маску" за роль в спектакле "Богатыри" Александра Бородина. Однако та же пандемия не позволила годом ранее выступить ей в Москве на фестивале "Золотая Маска" с номинацией на роль Комиссара в опере "Груди Терезия" Франсиса Пуленка. Певица, впрочем, настроена оптимистично.

– Как начиналось ваше вхождение в мир оперы?

– В детстве пела в хоре воскресной православной школы, потом попала в детско-юношеский духовный хор "София", но о профессии оперной певицы задумалась, когда к нам в хор пришла первый педагог Дмитрия Хворостовского Галина Астанина. Именно она обратила внимание, что у меня голос, и стала постепенно просвещать –  водила на оперные спектакли, причём, заранее узнавала состав исполнителей, давала послушать записи опер. Не заметила, как втянулась. И хотя перед окончанием школы ещё успела походить на подготовительные курсы и в медицинскую академию, и на экономический факультет СФУ, приняла предложение Галины Алексеевны дальше учиться пению. А в моей семье, хоть и очень удивились такому решению, никто не стал отговаривать. "София", конечно же, самые светлые мои воспоминания. Православие – отдельная тема. Я человек верующий, хожу в храм, в Казани перед спектаклем поставлю свечку. Верю, что всё хорошее случается совсем не просто так.

– На красноярской сцене вы дебютировали в "Царской невесте" и вас сразу пригласили в оперную труппу. Другие предложения были?

– Народная артистка СССР Ирина Петровна Богачева сказала, что готова взять меня к себе в аспирантуру. Казалось бы, от таких предложений не отказываются, но мне хотелось работать в театре. К тому же, знала, как это непросто – менять педагога. Начинала заниматься у Екатерины Константиновны Иофель, потом училась у Жанеты Георгиевны Тараян, а оканчивала вуз у Владимира Викторовича Ефимова, и у каждого из них были свои взгляды на обучение вокалу, и все они многому меня научили, у каждого я взяла знания, которыми сейчас пользуюсь.

– На фотографии, выставленной на сайте театра, вы запечатлены просто великолепно, но это не значит, что в жизни вы хуже. Просто другая...

– В обычной жизни я такая, какая есть, а вот на сцене – для людей. Понимаю, что зрители приходят за красивой картинкой, но всё это живёт отдельно от внутреннего образа. Актёры должны быть красивыми на сцене, в хорошей физической форме, а всё остальное, то, чем мы наполняем эту красоту, так как внутренняя красота – немножко другой фактор, который отличает одного артиста от другого. И это, безусловно, цепляет зрителя гораздо больше, нежели внешняя картинка. Когда выходишь на сцену, не думаешь, красивый ты или нет. Переступаешь черту между кулисами и сценой, и волнения куда-то уходят, а начинается сценическая жизнь. И вообще считаю, что сцена – жестокая вещь, она как зеркало, и ничего тут не поделаешь: не может Ольга быть выше Ленского, не может Снегурочка быть ростом метр девяносто с чёрными волосами. Конечно, кто-то скажет: "Хочу!" Ну и что? Я когда-то хотела стать балериной, но комплекция не позволяет (Смеётся.).

– Как вы готовитесь к выходу на сцену? Известно, что есть артисты, которые приходят в театр за несколько часов до начала спектакля: гримируются, вживаются в образ...

– Знаю, что многим солистам надо сидеть в гримёрке перед зеркалом, искать черты своего персонажа, но я этого не делаю. Для меня не бывает одинаковых спектаклей, как не может быть какого-то шаблона, и, смотря на себя в зеркало, не могу знать, какая буду на сцене. Увижу глаза партнёра, услышу музыку, которую оркестр сыграет всегда чуть по-разному. И оттуда будут рождаться эмоции, которые невозможно черпать, находясь в гримёрке или дома. Для меня день спектакля – совершенно обычный день. Бываем с ребёнком в зоопарке, могу убираться дома или готовить, но не стараюсь придавать будущему спектаклю статус события.

– Что можете сказать о выборе своей профессии?

– Очень её люблю. И без неё бы не смогла. Рада, что когда-то забрела в эту профессию, а сейчас поняла, что всё не случайно, и это действительно моё место. При этом не ставлю свою профессию, свой голос, театральное мастерство на пьедестал и не говорю, что вся моя жизнь должна подчиняться исключительно этому. Люблю жить и другими вещами, что, как мне кажется, позволяет ещё больше и ярче чувствовать себя на сцене.

– Какими другими вещами вы живёте?

– Доченьке Варе три года – это отдельный пласт моей жизни. Стараемся быть всесторонне развитыми. Семья у нас большая: у Варюши семь братьев и сестёр – мои племянники. Хочу дочку отдать в коллектив. Пока путаюсь: в волейбол или в пение? Я коммуникабельный человек, легко схожусь с людьми, на сцену выхожу, чтобы с партнёрами общаться. Мне кажется, что в подростковом возрасте всё это во мне было заложено нахождением в хоре "София". Мы объездили полмира. И дальнейший выход на сцену стал естественным положением вещей. Опера не всегда сольное пение, часто – это пение ансамблевое. Как благодарна, что у меня была хоровая школа! Люблю выстраивать аккорды, быть не главным голосом, уважать партнёров...

Из нового для себя открыла в этом сезоне горные лыжи. Стараюсь не экстремалить, но есть в этом какая-то свобода. Очень красиво, когда на подъёмнике забираешься наверх – и весь Красноярск как на ладони. Люблю плавать, хотя это не всегда получается, особенно зимой. Люблю читать, и если увлекаюсь, то стараюсь погрузиться в исторический материал. Помню, как готовилась к роли Любаши в "Царской невесте" – прочитала очень много об эпохе Ивана Грозного. Хотя, если честно, подобное временами мешает, так как режиссёры бывают разные. Кто-то идёт не в ногу с тем, что, скажем, исторически верно, но для себя это важно. Если готовишься к роли, надо знать, что было у персонажа в голове, какого цвета у него волосы. Этого зритель никогда не поймёт и, возможно, ему это не надо, но для полноты образа необходимо. Совсем недавно в Казани пела Марину Мнишек. И мне захотелось всё это про Лже-Дмитрия почитать.

– Дочку не водили за кулисы?

– Были на генеральной сдаче "Синей птицы". Она сидела в первом ряду и всё время говорила: "Мама, я тоже хочу на сцену!" Вышли. Реквизитор Ксюша дала ей птичку. Варя носилась с ней по сцене...

– Чем вас привлекла Казань? Почему не зовут, скажем, в Новосибирск или Екатеринбург?

– Конечно, в Новосибирске бывать удобнее, ночь на поезде, но там есть своя труппа, а вот в Казани единственный театр в России, который не имеет большой труппы. Есть артисты, выходящие на второстепенных ролях, и звёзды, ведущие репертуар. Однако на каждый спектакль проводится кастинг. Получается, что театр работает в основном на договорах. Как правило, все приглашённые в Казани из Москвы, Питера или из-за рубежа. Знаю, что в Казань ездят Серёжа Осовин и Надя Бабинцева из Екатеринбурга, и я – из Красноярска. Важна статусность артиста. Впервые я приехала в Казань в июне 2015 года, когда театр собирался на гастроли в Голландию, где бывает два раза в год, с "Аидой". Осенью и весной опера возит по всем городам Голландии и Бельгии одно название – получается 28-30 спектаклей. Зимой туда уезжает надолго балет. Безусловно, меня на Амнерис в "Аиду" сразу не взяли, а для начала пригласили на небольшую партию в "Риголетто", посмотрели, и после спектакля устроили прослушивание Амнерис. Причём показали себя как знающие люди: они не просили меня петь большие полотна, а просто открывали страницу и говорили: "Исполните вот эти два такта..." Но так как партия у меня была в работе, всё получилось. И с тех пор я пою в Казани около десяти партий – и "Аида", и "Борис Годунов", и "Мадам Баттерфляй", и "Набукко". В феврале в Казани проходит обязательный Шаляпинский фестиваль, на который приезжают интересные исполнители. В Екатеринбург меня звали работать, пела там "Царскую невесту", но, взвесив все за и против, поговорив с руководством своего театра, благодарна директору Светлане Владимировне Гузий, которая дала понять, что мой театр заинтересован, чтобы я оставалась здесь. Были даже вопросы по поводу того, какие спектакли мне хотелось спеть, чтобы мне было интересно здесь работать. Потому что как-то случился момент провисания, когда я почувствовала, что не развиваюсь. Осталась в Красноярске – и не пожалела об этом, потому что здорово иметь свой родной театр. Это твой тыл, твоя крепость... Может быть, потому что Красноярск – родной город, и когда уезжала надолго, начинала скучать по городу, по Енисею. Меня тянет домой. Нет столичных амбиций: чтобы чувствовать себя состоявшимся, нужно работать в Москве или Петербурге. Есть амбиции работать качественно. Когда кто-то приходит и говорит "в этом театре", то значит, что это не твой театр. Не все из приезжающих здесь удерживаются...

– Тем не менее, талантливый человек Сергей Бобров в Красноярске остался?

– Мы с Сергеем Рудольфовичем находимся на одной волне. Очень хотим создавать в Красноярске спектакли качественного уровня. Важно, чтобы в театре были единомышленники. В Астану мы вывозили спектакли "Раймонда" и "Князь Игорь", и когда к нам подходили и говорили, что не ожидали в Красноярске таких классных спектаклей. Опера должна быть красивой, опера должна быть праздником. Не отрицаю современные подходы к операм, но не люблю, когда в них привносят быт, как в жизни. В этом-то и дело: если люди захотят посмотреть телевизор, они его включат.

– Если не ошибаюсь, десятилетие вашей службы в театре пришлось на пандемийный 2020 год? Вообще не отмечали?

– 2020 год был для меня очень тяжёлым. Полностью пересматривала свою жизнь. Неизвестно было, что будет дальше. Честно говоря, просто нет времени на какие-то юбилейные концерты или творческие вечера. Может быть, стоит показать какой-нибудь спектакль? Потому что на театральном горизонте пара постановок, в которых у меня будет ведущая роль – оперы "Капулетти и Монтекки" и "Сельская честь". И возможно, относительно к какому-то из них стоит сказать, что не был отмечен какой-то жизненный рубеж?

– И мимо пролетела "Золотая Маска"?

– На самом деле, за роль Комиссара не сильно ожидала приз. Мне всегда казалось, что "Золотая Маска" выделяет, прежде всего, по-настоящему серьёзные работы, большие партии. А тут – не Амнерис или Кармен, а вставной, по сути, персонаж в экспериментальной постановке, собранный из нескольких ролей. Такой фигуры у Пуленка нет, в нашем спектакле у моей героини, скорее, функция рассказчика – как у древнегреческого хора. По вокалу роль нетрудная, но сложность была в том, чтобы добиться целостности в этом обобщённом образе, сделать его достоверным и содержательным. "Золотую Маску" хотелось бы получить за роль, в которой я бы предстала во всей своей красе.

– Если вторая попытка получить "Золотую Маску" закончится неудачей, не будет разочарования?

– Нет. Я жду новой работы. Скоро мы выпускаем "Капулетти и Монтекки" – полуверсию "Ромео и Джульетты". Чувствую, что в партии Ромео могу открыть много своих голосовых и актёрских возможностей. Если буду номинирована за такую работу, стану болеть сама за себя. На горизонте и моя любимая опера "Сельская честь", в которой партия Сантуццы – такая палитра красок голосовых и эмоциональных. Есть главные роли, а есть проходящие. Пока я номинирована за партии не главные. Очень хочу петь Сантуццу, хотя партия кровавая, на ней многие певицы теряли голоса.

– Недавно вы проявили себя в еще одной интересной партии – Донна Эльвира в опере «Дон Жуан», над которой работали с европейским коллективом и звездами мировой оперной сцены. Как вы оцениваете эту партию?

– Была проделана большая работа. Необходимо было отобрать тех, кто способен подчинить свой голос моцартовской стилистике. Оглядываясь назад, могу сказать: так тщательно мы, наверное, над оперой еще не работали. Это было сложно, но в этом есть смысл, потому что "Дон Жуан" – хитрая опера, в которой у всех большие партии. Больших усилий стоило выдержать и не сойти  с дистанции. Мне очень дорого, что, работая с зарубежной постановочной командой, мы с коллегами смогли показать высокий профессиональный уровень, и отзывы о родном театре были самые хорошие.

Сергей ПАВЛЕНКО
"Красноярский рабочий" №8, 02.02.2022 г.