Еще в студенческие годы меццо-сопрано Дарью Рябинко (ныне – ведущую солистку Красноярского театра оперы и балета имени Д.А.Хворостовского) педагоги рассматривали как центральное сопрано. Позже у нее появился соблазнительный шанс попасть в Молодежную программу Большого театра на партии сопрано. Но хотя ее вокальные возможности позволяли ей петь такой репертуар, в юности певица отказалась рисковать своим природным голосом меццо. И только спустя десятилетие работы на профессиональной сцене всерьез захотела попробовать себя в высокой тесситуре – спеть Донну Эльвиру в опере Моцарта «Дон Жуан, или Наказанный распутник». И благополучно прошла кастинг. 27 июля певицу можно будет услышать в этой партии на открытии гастролей красноярской труппы в Большом театре, посвященных 60-летию со дня рождения Дмитрия Хворостовского. Также сибирский театр покажет в Москве балет Ц.Пуни «Катарина, или Дочь разбойника» и оперу Л.Делиба «Лакме».

– Дарья, чем вас так заинтересовала Донна Эльвира, почему вы взялись за партию, написанную для другого тембра голоса?

– Изначально меня увлекла перспектива поработать с высокопрофессиональной постановочной командой «Дон Жуана». Оперу Моцарта в Красноярске задумали выпустить к Фестивалю Дмитрия Хворостовского, в процессе репетиций планировалось погружение в стилевые тонкости композитора – с европейскими музыкантами, носителями этого языка и культуры. Я вообще люблю познавать что-то новое, а научиться петь Моцарта по-настоящему – очень заманчиво. Но все женские партии в опере написаны для сопрано, и было обидно, что в нашем театре затевается такой интересный проект, а я оказываюсь не у дел. Поделилась своими огорчениями с коллегой. А он напомнил, что Донну Эльвиру и Церлину в «Дон Жуане» исполняют и меццо. Но если роль Церлины во мне никак не отзывалась, то в образе Донны Эльвиры представила себя сразу – с первой же арии почувствовала, как у меня все нутро поет. В театре, правда, поначалу многие удивились моему решению попробовать исполнить эту партию. Да, заниматься нюансировкой звука было непросто. Но я доверилась собственным ощущениям и с настроем преодолеть все сложности и добиться максимально качественного результата успешно прошла кастинг. Вся дальнейшая работа над постановкой проходила на таком же подъеме, и вот во что это вылилось – в возможность спеть Моцарта на сцене Большого театра.

– Ваше представление о характере этой героини совпало с видением режиссера?

– Не сразу. Михаэль Штурмингер поначалу предположил, что Донна Эльвира – наиболее опытная из всех женщин, обманутых дон Жуаном, и ее миссия в опере – предупредить юных девушек о его коварстве и предостеречь их от ошибок. Она как воительница за добро и справедливость. Но все же для меня ее миссионерство – не основная черта образа. Прослушав первую же арию, я увидела Донну Эльвиру страстно любящей, жертвенной, борющейся не только за какие-то праведные вещи, но и за собственное женское счастье. Такую неоднозначность предполагает и сам жанр оперы – у героев здесь всегда есть глобальный выбор между добром и злом, а не просто личная драма. Донна Эльвира, прекрасно понимая непостоянство Дон Жуана, не может и не хочет убить в себе любовь к нему – она фанатично в него влюблена и готова прощать ему все. Она женщина на сто процентов, живет здесь и сейчас – любит, ревнует, переживает. И мне очень приятно, что Михаэль оказался из тех режиссеров, кто готов прислушиваться к артистам. Он поддержал меня в моем представлении о Донне Эльвире и помог проявить эти ее черты. В итоге она получилась ярким участником происходящего, а не просто бывшей любовницей главного героя, оттеняющей его новые романы.

– В репертуаре меццо-сопрано вообще сплошь страстные женщины, и мне кажется, у вас в этой роли есть перекличка с характером еще одной вашей любимой героини – Любаши из «Царской невесты», ее одержимостью Григорием Грязным.

– Возможно, хотя это разные истории: Донна Эльвира – знатная дама, она испытывает пылкие чувства к равному ей мужчине, а Любаша – девушка, насильно похищенная опричником Грязным и позже им брошенная. Но, вероятно, в моем исполнении в них действительно прослеживается нечто общее, потому что обе женщины отвергнуты своими возлюбленными и не могут с этим смириться, они пытаются сражаться за свое счастье. Чувства, которые они испытывают, можно назвать одержимостью, хотя лично для меня это слово означает нечто болезненное, а я своих героинь нездоровыми не считаю – просто они очень глубоко переживают разрыв с любимыми. А перекличка между ними, возможно, проявляется в том, что я всех своих персонажей оправдываю. Наверное, это свойство натуры: как только выбрала для себя какую-то героиню (или она выбрала меня), буду стоять за нее горой. Для меня она будет самым интересным образом в опере, я начну искать в ее характере разные краски. В репертуаре меццо-сопрано немало сильных женщин, нередко преступающих закон, но я просто не в состоянии воспринимать их исключительно как злодеек – всегда нахожу внутреннее объяснение любым их поступкам.

– Вы и в жизни сильный человек – не у каждой молодой певицы хватит духа отказаться от шанса попасть в Большой театр. Что вам помогло устоять перед таким соблазном?

– Знаете, мне еще на втором курсе института врезались в память слова профессора Новосибирской консерватории Зинаиды Захаровны Диденко. Она приезжала к нам в Красноярск на экзамены. И когда я спела арию Орсино из «Лукреции Борджиа» Доницетти, которую исполняют и меццо, и сопрано, Зинаида Захаровна сказала, что мой голос, скорее всего, является пограничным. Но репертуара для такого голоса очень мало, и все равно придется сделать выбор, хотя позже можно будет поменять направление. Если начну вокальную карьеру как меццо-сопрано, то не наврежу себе – это безопасный путь. Низкие голоса вызревают только годам к 35-ти: именно в этом возрасте голос естественно раскрывается, и в полной мере становится ясна его тембровая окраска. А если сразу выбрать сопрановую принадлежность, то возможное нахождение не в своей тесситуре будет выхолащивать голос, и его ресурсы быстро исчерпаются. Готова ли я этим рискнуть, уверена ли в себе настолько как сопрано? Тогда-то я и поняла, что здоровьем голоса дорожу превыше всего. Не скажу, что это понимание меня расстроило – очень люблю репертуар меццо, мне нравятся мои героини. В юности, кстати, мечтала спеть не Кармен, как мои однокурсницы, а старую цыганку Азучену в «Трубадуре» – меня потрясала ее жизненная драма.

И все-таки, когда спустя некоторое время после окончания института прошла на второй тур прослушивания в молодежную труппу Большого театра, где меня рассматривали именно как сопрано, сердце дрогнуло – это было очень заманчиво. Подготовила конкурсную программу, даже успела спеть в Красноярске с оркестром на репетиции арию «Плач Ярославны» и получила хорошие отзывы. Но, к счастью, жизнь постоянно дарит мне встречи с людьми, напоминающими, как важна преданность себе, своей органике. На второй тур в Москву собиралась лететь после гастролей в Болгарии, где пела Ольгу в опере «Евгений Онегин». И надо же было такому случиться, что жена дирижера нашего спектакля вела набор в Молодежную программу Большого театра, и он слышал от нее обо мне. Так вот, когда он в Софии послушал, как я на репетиции спела Ольгу, сначала долго молчал, а потом сказал: «Даша, может, это не мое дело, но у вас такой красивый тембр голоса, будет жаль, если вы его потеряете в поисках себя как сопрано». А у меня уже были сомнения. И встреча с этим человеком помогла мне их развеять и принять правильное решение. Да, возможно, у меня была путевка в Большой театр. Но как сопрано она оказалась мне не нужна.

– Вы всегда к себе прислушиваетесь?

– С возрастом стала относиться к этому внимательнее. Необходимо верить в то, что ты делаешь, иначе лучше не браться. Но важно также понимать, что подходит тебе и не хвататься за партию только потому, что она нравится. Голос – хрупкий инструмент. Если ты придерживаешься своего репертуара, то сможешь активно нагружать себя, работать много и долго – при таком подходе пение даже лечит. Светлый тембр меццо-сопрано, как у меня, нечасто встречается, и мне нравится искать для него подходящие арии. Сейчас, например, готовлю к одному из фестивалей сложнейшую арию Элен из оперы Россини «Дева озера». Я не россиниевская певица в чистом виде, но необходимая подвижность в голосе у меня есть, и я рада иногда ею воспользоваться. Со временем надеюсь также подготовить партию Тоски – тоже партия для центрального сопрано, но сейчас она стала мне по голосу. Вообще, во всем ценю естественность – в голосе, на сцене. Мне не близко, когда артист больше играет, чем проживает свою роль – это выглядит как лукавство, будто он пытается кому-то что-то доказать. А еще не понимаю страх соперничества на сцене. Хотя, не скрою, на старте карьеры у меня тоже были такие опасения. Но потом они прошли, я не боюсь здоровой конкуренции. Сцена всех рассудит.

– Когда вы пришли к пониманию этой истины?

– Впервые задумалась, что сцена, по сути, лакмусовая бумажка, когда в конце учебы выступала в Казани на смотре-конкурсе вокалистов и поразилась тому, как странно вели себя за кулисами некоторые выпускники столичных вузов – по-хозяйски, очень вызывающе, словно они уже мастера, способные исполнять репертуар любой сложности. И как неуверенно они потом держались на сцене, как волновались, и сколько было вокальных огрехов. И сегодня это вижу: чем талантливее, ярче и интереснее артист проявляет себя в профессии, тем он естественнее и проще в жизни. А еще прекрасно понимаю: сколько бы достижений ни было за плечами, каждое выступление перед зрителем ответственно, в театре не важны былые заслуги. Поэтому с радостным волнением жду сейчас выхода на сцену Большого театра.

Елена КОНОВАЛОВА
«Экран и сцена», 25 июля 2022 года