Режиссёр-постановщик оперы «Дон Жуан, или Наказанный распутник» Михаэль Штурмингер прежде не обращался к этому произведению Моцарта. Но всегда мечтал над ним поработать, и его желание совпало с планами художественного руководителя Фестиваля Дмитрия Хворостовского Антона Левахина. Премьерные показы спектакля пройдут в программе Фестиваля с 21 по 27 октября шесть раз.

– Дон Жуана режиссёры представляют по-разному – и коварным соблазнителем, и человеком, ищущим любви, но не находящим её. Каким лично вам видится этот герой, и насколько он, на ваш взгляд, современен?

– Я бы сказал, что эта история вне времени. Лоренцо Да Понте пытался в своём либретто показать общество, отличающееся от существовавшего тогда: слуга больше не хочет быть слугой, аристократ ведёт себя, как сумасшедший – совершенно асоциально по меркам той поры. Однако эта опера остаётся глубоко гуманистической трагедией, её действие может происходить в любой точке мира в любую эпоху – и суть произведения не изменится. Оно остаётся фундаментальной историей о смысле жизни.

Дон Жуан живёт одним днём, его не заботит, что может произойти в следующую минуту. Этим он напоминает избалованного ребёнка, и вся его власть, социальный статус, его деньги позволяют ему вести столь легкомысленный образ жизни. Взрослый человек должен брать на себя ответственность за собственные поступки, но Дон Жуан этого не умеет. И в то же время всегда увлекательно наблюдать за человеком, желающим прожить каждый момент своей жизни настолько мощно, эмоционально, обольстительно, насколько это возможно. Становясь взрослыми, мы должны быть серьёзными, думать о завтрашнем дне, о заработке, заботиться об окружающих. Но в этих повседневных заботах легко растерять всю жизнерадостность. А Дон Жуан из тех, кто может, например, вдруг сказать: «Всё бросаем и летим в Таиланд!» Но когда вы прилетите в Таиланд, он способен легко от вас отвернуться и предложить кому-то другому улететь в Нью-Йорк, бросив вас в Таиланде. Он ненадёжный человек. И, в конце концов, его начинают преследовать как отщепенца, которому непозволительно находиться в обществе. А он всё равно продолжает всех дурачить – таков характер. Но даже когда Дон Жуан понимает, что его игра окончена, и что ему нужно измениться, чтобы сохранить жизнь, его это не устраивает – упорядоченное существование теряет для него всякий вкус. И возникает дилемма, сформулированная Аристотелем: герой трагедии – это тот, «кто не отличается особенной добродетелью и справедливостью и впадает в несчастье не по своей негодности и порочности, но по какой-нибудь ошибке». Поэтому такого персонажа, на мой взгляд, всегда жалко, несмотря на все его происки.

– Михаэль, а насколько для вас важен возраст Дон Жуана?

– Мне кажется, это человек до 35 лет – по современным меркам достаточно юный возраст. Ещё сохраняется чистая красота молодости, и в то же время мужчина уже достаточно искушённый. К тому же, Дон Жуан рос без родителей, он абсолютно одинок. При таком развитии поневоле приходится рано взрослеть и самостоятельно набираться жизненного опыта, учиться преодолевать трудности.

– Вы не раз ставили произведения Моцарта, в том числе на Зальцбургском фестивале, а также в Мариинском театре с Валерием Гергиевым. Чем для вас так привлекателен этот композитор?

– Моцарт для меня как Шекспир или, возможно, как The Beatles. Он понимает человеческую душу в разных её проявлениях. У Шекспира интересны даже отъявленные злодеи в его великих пьесах, такие как Ричард III или Яго из «Отелло», потому что их характеры неоднозначны, в них множество оттенков. Хочется понять, что привело их к злодеяниям. То же самое и у Моцарта – его интересует некоторая загадка в человеке, эта противоречивая природа. Далеко не всех драматургов и композиторов это волнует. Если, скажем, сравнить двух неоспоримых гениев, Моцарта и Бетховена, то Бетховен многому научился у Моцарта и был большим его поклонником. Но в то же время возмущался, как Моцарт мог написать оперу Così fan tutte («Так поступают все женщины») – по мнению Бетховена, зачем растрачивать свой гений на такую «грязную и пошлую» историю? Просто Бетховен был философом, размышлял о героических поступках и писал грандиозную музыку – она рождалась из его стремления сбежать от жизни к некоему идеалу. А музыка Моцарта рождалась из его жизнерадостности, умения наблюдать за людьми, понимать их и любить такими, какие они есть, даже с их отрицательными качествами. Именно с такими неодномерными персонажами интереснее работать в театре, поэтому оперы Моцарта всегда будут привлекать внимание режиссёров – не только великой музыкой, но и возможностью поразмышлять над парадоксальной человеческой натурой. А Бетховен на написание своей единственной оперы «Фиделио» потратил 15 лет, она вышла в трёх разных вариантах, и, несмотря на гениальную музыку, её нельзя назвать успешным театральным произведением. И мне лично ближе психологические истории о простых людях, чем помпезные сюжеты о геройских поступках. Я выберу как режиссер или как зритель скорее что-то человечное, чем грандиозное и эффектное.

– Как же при всей вашей любви к Моцарту родилась постановка с провокационным названием «Я ненавижу Моцарта», где вы выступили не только как режиссёр, но и как автор либретто?

– О, это опера о работе над оперным спектаклем, о дирижёрах и солистах, и понятно, что название ироничное. А на самом деле это декларация большой любви к Моцарту. Потому что, если вы что-то не любите, у вас нет причины это ненавидеть. И если люди, занятые в спектакле, очень любят Моцарта и хотят идеально передать его музыку, наступает момент, когда они начинают его ненавидеть, поскольку добиться по-настоящему качественного результата здесь очень и очень трудно. Думаю, то же самое нас ожидает вскоре и в работе над «Дон Жуаном». (Смеётся.)

– Вы ставили не только оперные хиты, но и полузабытые, а также новые произведения. С каким материалом вам сложнее работать – имеющим большую историю трактовок или малоизвестным?

– Предпочитаю разнообразие в работе. Написал либретто для нескольких постановок – прекрасная возможность самому выбрать тему, рассказать собственную историю. В репертуаре театра вообще очень важны спектакли по новым сочинениям – их всегда нужно стремиться искать или заказывать современным авторам. Но в то же время в нашем культурном наследии столько прекрасных произведений, что для меня счастье, когда выпадает возможность над ними поработать и представить зрителям своё видение, помочь им взглянуть на знакомую оперу с какой-то непривычной стороны и, возможно, полюбить ее.

А еще я не из тех, кто готов выпускать пять опер подряд – такой фабричный конвейер не по мне. Могу снять художественный фильм, затем поставить оперу, затем снова заняться фильмом, но уже документальным, рассказывающим о каком-нибудь талантливом музыканте – всё время прыгаю с одного жанра на другой и получаю от этого удовольствие и вдохновение.

– В вашей фильмографии, в частности, есть фильм с российской актрисой Чулпан Хаматовой в главной роли. Как возникло ваше сотрудничество?

– Я искал актрису на главную роль в свой фильм «Сукин сын». По сценарию героиня, приехавшая в Вену из Хорватии, была не замужем, зарабатывала на жизнь проституцией и жила одна с сыном. То есть актриса должна была быть иностранкой, говорить с акцентом. Сначала пытался найти подходящую сербскую или хорватскую актрису. Но увидев Чулпан в фильме «Лунный папа», захотел снимать именно ее. Главным для меня было показать печальную историю сына главной героини, и виновата в том, что с ним случилось, его мать. И в то же время мне хотелось, чтобы она была позитивным человеком, несмотря на то, что она очень строгая и вообще, на первый взгляд, не слишком приятная. Чулпан отлично показала характер женщины с большим сердцем, оказавшейся в сложных жизненных обстоятельствах, не представляю, кто ещё мог бы так блестяще справиться с такой задачей. Наверное, потому, что она сама душевный человек, очень доброжелательный. Мы также ставили вместе «Как вам это понравится» Шекспира на одном из фестивалей в Вене, Чулпан играла Виолу. Буду рад пригласить её на премьеру «Дон Жуана» – надеюсь, она сможет приехать.

Елена КОНОВАЛОВА
"Опера & Балет" №2, октябрь 2021 года