Место действия в своей постановке «Севильского цирюльника» главный режиссер Красноярского театра оперы и балета Ирина Лычагина перенесла в Италию – все события будут развиваться в некоем портовом южном городе этой страны. Ну, а где юг Италии, там и лимончелло, и котики! 

– Ирина Владимировна, почему вы решили сделать главного героя оперы не севильским, а сицилийским – или, может быть, неаполитанским? 

– На мой взгляд, несмотря на название, в «Севильском цирюльнике» нет ни одного такта испанской музыки. Россини, как мне кажется, вообще самый итальянский из всех итальянских композиторов, и его жизнелюбие, его энергия наполняют собой эту самую жизнерадостную из всех опер. Но в нашем спектакле не будет привязки ни к какому конкретному месту – это просто некий образ южного города на побережье, навеянный итальянскими фильмами середины прошлого века. Там везде своя мафия, разница только в ее названии: в Сицилии это Коза ностра, а в Калабрии на юге Италии – Ндрангета. А люди всё равно примерно одинаковые, живут одной огромной семьей, все у всех на виду. 

– А какое место в вашей постановке займут котики? 

– Это личное впечатление: юг Средиземного моря – территория победивших кошек. Что в Израиле, что в Италии, что в Греции или Турции – они везде чувствуют себя хозяевами положения, все их любят, кормят. Коты там поджарые, предприимчивые – такие же, как, собственно, Фигаро и Базилио, и даже Бартоло в какие-то моменты своей жизни. Это выражение жизненной силы, свободы и любви к удовольствиям. В нашем спектакле коты будут присутствовать как некий гений места. 

– Перенос времени действия в послевоенный период тоже навеян фильмами итальянского неореализма?

– Отчасти. Это попытка приблизить героев к нашим дням, понять, чем они занимаются. После Второй мировой войны в Италии было множество американских баз, где все приторговывали контрабандой. И наш Фигаро – тоже слегка фарцовщик, немного мелкий жулик: одно поменял на другое, три копейки выиграл, пять проиграл. 

Ситуативно в «Севильском цирюльнике» мало что происходит – два молодых дуралея, Розина и Альмавива, которым кажется, что они знают, как лучше, пытаются обмануть прекрасного человека среднего возраста, который им кажется глубоким стариком, отставшим от жизни. А Фигаро пытается им помочь. Но в опере этот парень, при всей внешней мастеровитости, все только усложняет и создает ситуации, которые потом приходится с трудом преодолевать. Вообще из этой молодежной троицы единственный настоящий мужчина – Розина. Потому что получается только то, что затевает она. А у Альмавивы и Фигаро провал на провале. 

– Поменяется ли в связи с этими изменениями образ главных персонажей? Скажем, Альмавива – он у вас граф? 

– Что такое итальянский граф в сороковых годах XX века? У него просто хорошее образование, хорошие манеры, некоторое количество денег и большие связи. Думаю, больше всех от общепринятого будут отличаться Бартоло и Берта. Очень часто из несчастного доктора делают старого идиота, у нас же это мужчина в полном расцвете сил и творческих возможностей, лет 45-ти, вполне резонно считающий, что стоит жениться на своей воспитаннице, потому что понятно, чего от нее ожидать. В нашем спектакле это такой полу-Марчелло Мастрояни, напоминающий его героя Доменико из фильма «Брак по-итальянски». Берта тоже не старуха – это яркая, опытная женщина. 

– А Розина – героиня Софи Лорен? 

– Если по характеру – то это уже повзрослевшая Филумена, решительная, четко понимающая, чего она хочет. Наша Розина – веселая, изобретательная, живая горожанка с состоянием, сильно отличающаяся от аристократических барышень, к которым привык Альмавива. Она любит приключения, в ней много жизненной энергии. Поэтому, хотя в России со времен Станиславского, решившего, что юная девушка может петь только высоким звонким голосом, эту партию исполняли также сопрано, мы остановились на изначальном варианте, где партия Розины отдана меццо-сопрано. И это правильно, потому что Розина у Россини – совсем не лирический персонаж. Дарья Рябинко идеально подходит для такой партии. 

– Что, по вашему мнению, самое сложное в работе над этой оперой? 

– Ее жанр. Честно говоря, я не видела ни одного по-настоящему смешного «Севильского цирюльника». Комедия – вообще самый сложный театральный жанр, а в опере добиться веселья и смеха почти невозможно. Гораздо труднее заставить людей засмеяться, чем заплакать. И, если в самом действии, в игре артистов удастся добиться чего-то по-настоящему смешного, без кривляния, для всех нас это станет большой победой.

Спектакль «Севильский цирюльник» будет выпущен при грантовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации.

Елена КОНОВАЛОВА
"Опера & Балет" №3 (103), ноябрь 2024