Андрей Силенко: «Я вердиевский певец»
У ведущего баритона Красноярского театра оперы и балета Андрей Силенко за плечами уже почти 15 лет творческой деятельности. В труппу театра он был приглашен еще студентом, начинал с басовых партий. Певцу понадобилось несколько лет, чтобы убедиться – у него все-таки не бас, а красивый мелодичный баритон. Сейчас без участия Силенко уже не обходится практически ни одна премьера. В «Аиде» Дж. Верди он недавно исполнил эфиопского царя Амонасро. А в комической опере Г. Доницетти «Viva la mamma» у артиста характерная роль Проколо, мужа оперной примадонны.
– Ревнивый тип?
– Он, скорее, ревностно относится ко всем, кто посягает на премьерство его жены в театре. Прима, в его представлении, должна быть единственной – да и она тоже так считает. Муж и жена – одна сатана.
Но вообще, вы правы, среди баритонов много ревнивцев, даже по амплуа. Тенор в опере, как правило, герой-любовник, баритон – ревнивый муж, а то и рогоносец, басы – отцы, меццо-сопрано – роковые красотки, колоратурные сопрано – влюбленные девушки или особы легкого поведения.
– Смотришь порой на сцену и удивляешься, что эти девушки нашли в маленьких полноватых тенорах, когда рядом высокие статные баритоны…
– Ладно, маленькие, но ведь еще совсем недавно молодых героев и героинь пели возрастные артисты! И публика воспринимала это как само собой разумеющееся. Сейчас опера развивается, нужно держать себя в хорошей физической форме – чтобы не только голос звучал, но и внешность соответствовала характеру персонажа.
– Ваши родители – артисты оперетты. Вас этот жанр не привлекал?
– Нет, никогда. Можно сказать, я вырос за кулисами театра, с детства слышал опереточную классику. Но в меня она почему-то совершенно не попадала – этот жанр всегда казался мне чересчур легкомысленным. Да, я знаю, что петь классическую оперетту не так просто, этот «легкий» жанр – совсем не легкий. Но… Он для меня какой-то несерьезный, что ли?..
– Андрей, а с каких ролей вы начинали в театре?
– Как и все молодые артисты, со сказок – спел в спектакле «Ай, да Балда!» Медведя, потом «дорос» до Попа. (Смеется.) В «Теремке» тоже пел Медведя – непростая, кстати, партия, развернутые арии, не каждый певец вытянет. Из «Теремка» у нас многие артисты «вышли», ныне ведущие. А первая серьезная басовая партия у меня была в «Тоске» – спел Анджелотти. Сейчас в театре собираются восстанавливать этот спектакль, буду исполнять Скарпио, уже потихоньку учу партию.
– Кстати, в какой момент вы решили перестроиться с баса на баритон?
– Еще когда пел в хорах, легко вытягивал высокие ноты. Для баса нота Фа – уже предел. А я и Соль спокойно брал, а порой в шутку с тенорами соревновался – мог и Си взять. Мне еще в студенческие годы многие говорили, что я баритон. Природу не обманешь, я и сам чувствовал, что мне тяжело басить. Но преподаватели в академии почему-то сочли иначе… Спасибо Герману Тимофеевичу Ефремову, нашему заслуженному артисту и прекрасному педагогу – он поддержал меня в стремлении вернуться к моему настоящему голосу. Стал с ним заниматься – и пошло, поехало.
– И все-таки, какие-то басовые партии было жаль оставить?
– Ведущих басовых партий не исполнял, и слава богу. Так что, сожалеть не о чем. В «Кармен» начинал с Цуниги, и даже Эскамильо спел, еще считаясь басом. Фигаро в «Свадьбе Фигаро» поют и баритоны, и высокие басы. Вышел в этой партии два раза, но понял, что моей натуре она не соответствует – я больше на графа Альмавиву похож, сам себя ощущаю человеком более солидным.
– Так почему же до сих пор не спели Альмавиву?
– В театре предлагали. Но, знаете, в чем сложность? В этом спектакле я спел сначала пьяницу-садовника Антонио. Там есть эпизод, где он поет с Фигаро, они все время перекликаются короткими фразками. И когда я вышел уже в партии Фигаро, то поймал себя на том, что хочется петь и за того, и за другого – это просто сумасшествие. А представляете, если я еще графом выйду? Можно тогда будет одному исполнять весь спектакль. (Смеется.)
Уже лет пять выступаю как баритон, если не больше. Было множество вводов, и в премьерах теперь регулярно выхожу. Арию Грязного из «Царской невесты» спел сначала в концертах, теперь пою эту партию в спектаклях. Самая значительная работа за это время – конечно, «Риголетто», одна из моих самых любимых опер. Было очень интересно репетировать эту роль. Риголетто – шут, он должен прислуживать, но дается ему его занятие через силу, потому что он ненавидит вельмож, по натуре этот человек независим. Нужно было передать через вокал многогранность его характера, страдания, уметь перевоплощаться в разных сценах.
А музыкально мне больше всех нравится «Тоска», жду эту постановку с нетерпением.
– Что для вас главное в произведении?
– Мелодичность. Еще в детстве, когда учился музыке, предпочитал играть и слушать Баха, нежели каких-то современных композиторов. Вот и сейчас – когда музыка мне нравится, партию учу быстро. Недавно за месяц выучил графа ди Луна в «Трубадуре» – просто для себя, пригодится. А когда музыка атональная, в ней нет мелодии, то даже прикасаться не хочется. Мне больше нравится европейская музыка, ее мелодика, драматизм, считаю себя вердиевским певцом – музыка Верди идеально ложится на мой голос, очень удобно петь.
– В прошлом году вы исполнили в Сербии партию Томского. В Красноярске ее уже спели?
– Нет, пока только на гастролях. Анатолий Петрович Чепурной (главный дирижер Красноярского театра оперы и балета – Е.К.) предложил. Работа новая, не мешало бы, конечно, закрепить. Но, если честно, в «Пиковой даме» я предпочел бы петь Елецкого – вокально мне эта роль ближе. Многие партии в русских операх для баритона почему-то низковаты – тот же Томский или князь Игорь. Я себя отношу к крепким баритонам, не к лирическим. По-настоящему драматическим матерым баритоном, возможно, стану с возрастом.
Еще студентом спел Зарецкого. Теперь хочу спеть Онегина, но сейчас пока занят другой работой. Надеюсь когда-нибудь исполнить Дон Жуана.
– Как готовитесь к спектаклям?
– Особенных ритуалов нет, в приметы не верю. Разумеется, голос стараюсь беречь – мороженое не ем весь сезон, хотя сын постоянно дома соблазняет. (Смеется.) Но особо не заморачиваюсь – просто распеваюсь перед спектаклем, как положено, и не более того. Знаете, у нас были теноры, которые голову не мыли за неделю до премьеры – мол, примета такая, можно сглазить удачу. Баритоны и басы в этом плане не такие – мы не придаем большого значения условностям. Главное – не скатиться до идиотизма.
Я трудоголик – не могу сидеть без дела, мне кажется, что попусту теряю время. В отпуске чувствую себя не в своей тарелке. Когда выпадает свободная минутка, учу новые партии – это занятие мне гораздо интереснее, чем компьютер.
– Вы сразу определились, что хотите стать артистом?
– Не я – мама так решила. (Смеется.) Мне, видимо, было суждено стать певцом. Родители из музыкального театра, прадед был батюшкой, пел на клиросе. Двухметрового роста был, говорят, что я на него очень похож. Не хочется подводить семью.
В детях нужно еще со школы воспитывать любовь к пению, к хорошей музыке. Как в Италии – они с детства поют. А у нас в школах уроки музыки упраздняют. Будет музыкальное обучение – будет и молодой зритель в оперных театрах. Сейчас в нашем театре публика, в основном, старшего возраста.
В обучении певцов важен индивидуальный подход. А у нас зачастую учить не умеют… Я очень хотел выучиться правильно петь – обидно было осознавать, что потерял столько лет, когда пел не своим голосом. Плюс, есть свои амбиции.
– Какие амбиции у певца Андрея Силенко? Победы на конкурсах есть, работы хватает. К чему теперь стремитесь?
– Не хочется, чтобы все заканчивалось Красноярском. Надеюсь, будет возможность выступать и на других подмостках. Полезный опыт приобрел на лаборатории «Siberian Solo». Занимался с профессором Гусевым пением на итальянском, шлифовал языковое произношение – это была очень хорошая школа. В Италии свои особенности исполнения. Если хочешь выйти на международный уровень, необходимо владеть вокальными и языковыми тонкостями.
Елена КОНОВАЛОВА
Интернет-журнал "Красноярск Дейли", 18.05.2015 г.
