Премьера балета Александра Глазунова “Раймонда” с использованием хореографии Мариуса Петипа в редакции Юрия Григоровича состоялась в ноябре в Красноярске. “Раймонда” открыла V Международный форум “Балет XXI век”, который проходил в Театре оперы и балета имени Дмитрия Хворостовского. Художником-постановщиком стал академик Российской академии художеств, профессор, член Союза художников Дмитрий Чербаджи, много лет сотрудничающий с Красноярским театром оперы и балета. Он рассказал о премьере и о работе театрального художника.

— “Раймонда”— спектакль из золотого фонда русской классики. Безусловно, он должен пополнить репертуар красноярского театра. Меня пригласили адаптировать декорации и помочь перенести балет, поставленный когда-то в Большом театре, на вашу сцену. Но получился не прямой перенос, а постановка для данного театра. Я, как художник, делаю версию этого спектакля для красноярской сцены, поскольку хорошо её знаю. Декорации к “Раймонде” создавал советский театральный художник Симон Багратионович Вирсаладзе, умерший в 1989 году. Он сотрудничал с Юрием Николаевичем Григовичем и оформил все его балеты. Теперь постановщики попросили на основе тех оригинальных декораций создать сценическое пространство для современной редакции “Раймонды”. Так что я проделал тонкую работу, создал так называемые 3D-декорации ручной работы. Но идеи, цветовое решение принадлежит не мне. Я не первый раз помогаю повторять легендарные постановки Юрия Григоровича на новых сценах. Работаю с ним и его учениками.

— В чём отличие классического балета “Раймонда” от премьерного спектакля?

— “Раймонда” — это типичный балет конца XIX века. Он был наполнен концертными номерами, не несущими смысловой нагрузки. Спектакль был интересен в основном балетоманам, поклонникам кого-то из труппы. Постепенно публика потеряла интерес к “Раймонде” по причине “затянутости” спектакля, слабо выраженной сюжетной линии. То же самое можно сказать о балете “Пахита”. Концертные номера из него популярны и сейчас. Но редко ставят целиком балет. “Раймонду” сравнительно редко ставили, и это несправедливо по отношению к великолепной музыке Глазунова. Сергей Бобров и Юрий Григорович учли современные тенденции и сократили балет, поставили его в новом темпе, представили сконцентрированную версию. Зритель должен оценить и полюбить этот балет. В премьере есть всё: классическая хореография, интересные пространственные решения, знаменитые концертные номера, знакомые поклонникам балета, костюмы от пачек до шаровар. Балет на основе легенды – это уже привлекательно само по себе. Все постарались воссоздать мир наваждения, фантазий, сна. Должна понравиться и восточная экзотика, например танец сарацин.

— Что интереснее: помогать восстановить легендарный спектакль или создать авторский?

— Разумеется, интереснее художнику работать самостоятельно. Я сотрудничал и с современными композиторами. В Красноярске оформлял балет “Царь-Рыба”. Тогда Сергей Бобров только начинал работу на красноярской сцене. Красноярской публике знакомы мои авторские работы. Например, “Князь Игорь”, “Много шума из ничего”, “Ромео и Джульетта”, “Гусарская баллада” и другие. Меня часто приглашают ученики Григоровича, разъехавшиеся по разным театрам страны. Так что своих спектаклей я оформил достаточно. И классических, и современных. Придумать свое — это очень интересно. Как я объясняю своим студентам, надо поставить на сцене дом или дерево, чтобы зрители удивились, подумали, что и не замечали, не думали, что дерево может быть таким. Не обязательно создавать на сцене готические замки, но знаки времени, намёки на эпоху непременно должны быть. Надо сочинить новое пространство, но согласно эпохе, музыке. При этом не повторять чужие решения, не копировать из Интернета. Иногда я ещё и костюмы создаю. Стремлюсь одеть не артиста, а сам танец.

— В работе с современным материалом легче придумать абсолютно новое, а как быть, когда произведению больше 100 лет?

— В оформлении классических балетов и опер надо тоже предлагать свои решения. Каждый спектакль должен быть открытием для публики. Художники знают, где какая постановка идёт, практически все чужие работы известны к тому моменту, когда начинаешь готовиться к премьере. Есть такое понятие — “неоклассика”. Это современный взгляд на классику. Мне оно очень близко. Например, костюмы к опере “Князь Игорь” исторически условны. А материалы вообще современные. В балете “Ромео и Джульетта” солисты не в костюмах эпохи. Намёк на исторический костюм есть. Но это каркасные конструкции, которые иногда появляются на сцене. Один раз я оформлял “Лебединое озеро”, придумал готическое пространство, которого не существует в природе и не могло существовать. Дворец на озере, и при этом озеро во дворце. Привнёс своё понимание, но не вступил в противоречие с идеей произведения.

— В Вашей практике были случаи, когда режиссёр ожидал совсем другого оформления своего спектакля?

— Подготовка премьеры — это коллективное творчество. Я работаю в основном с постановщиками школы Большого театра. Поэтому понимаем друг друга. Предварительно идёт разговор о материале. Что-то корректируется в процессе, но никогда не было “непопадания в материал”. Для этого и приглашают профессионального театрального художника.

— А как получить профессию театрального художника?

— Профессию получить можно в двух институтах при Академии художеств России — Москве и Санкт-Петербурге. Но, к сожалению, сейчас такая тенденция, которую я наблюдаю в столичных и региональных театрах: режиссёры сами делают декорации, сами придумывают костюмы. Профессиональный театр должен, по-моему, создаваться именно профессиональными людьми, а не просто желающими самовыражаться. Тогда не будут переносить место действия оперы “Пиковая дама” в психиатрическую больницу. Можно привести много подобных примеров. Профессиональный театральный художник пять лет учится, а шестой год посвящает практике, готовит дипломный спектакль. Это фундаментальное образование.

— Вы не раз говорили о том, что порой и сами не можете объяснить, как создаёте целый мир на сцене. Можно ли говорить о вдохновении, если речь идёт о подготовке к премьере с назначенной датой?

— Мне кажется, вдохновение — это когда долго думаешь над материалом, потом решение находится неожиданно: по дороге в мастерскую, в машине. Знание музыки, знание материала, постоянные поиски решения — это и есть вдохновение. В моём понимании. Ждать вдохновения и не пытаться делать наброски и эскизы нельзя в любом случае. Когда художники говорят, что их работа — результат озарения, я не верю. И уж точно не следует ждать вдохновения учащимся художественных училищ. Надо выполнять работу.

— А как художник Вы состоялись?

— Раньше я писал портреты, пейзажи. Картины выставлялись. Но потом работа в театре не оставила времени на это. Начинал я в драматическом театре, теперь работаю с музыкальными спектаклями. Когда твои работы выставлены в нескольких театральных музеях страны, а оформленные тобой спектакли идут на многих сценах мира, нет повода задумываться, состоялся ли ты как художник. Есть только желание приступить к новой работе.

ДОСЬЕ

Дмитрий ЧЕРБАДЖИ родился 15 января 1949 года в Челябинске.

Живёт и работает в Москве. Академик Российской академии художеств, профессор, член Союза художников.

Окончил Одесский государственный педагогический институт, художественно-графический факультет у профессора В. Г. Ефименко.

Оформил более 70 спектаклей, среди которых: “Черевички” П. Чайковского в Московском музыкальном театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко (1985 год); “Электра” Р. Штрауса в Студии “Григорович-балет” (Афины, 1992 год); “Белоснежка” К. Хачатуряна (1995 год), балет “Волшебная флейта” Р. Триго (совместно с Московской академией хореографии, 2002 год) в ГАБТе; “Щелкунчик” П. Чайковского (2001 год), “Кармен” Ж. Бизе (2003 год), “Ромео и Джульетта” С. Прокофьева (2006 год) в Красноярском театре оперы и балета.

Произведения Дмитрия Чербаджи находятся в собраниях Музея музыкальной культуры имени М. И. Глинки, Музее Большого театра, Музее П. И. Чайковского в Клину, в частных коллекциях Москвы и Италии.

Анна БУЛАВЧУК
"Городские новости", 6 декабря 2018 г.