Ведущий солист Красноярского балета Матвей Никишаев всего два года работает в Сибири, но за это время уже успел станцевать полтора десятка партий. В этом году молодой артист был удостоен высокого признания: за исполнение партии художника Сальватора Розы в балете Ц. Пуни «Катарина, или Дочь разбойника» он номинирован на «Золотую Маску», главную национальную театральную премию страны.

– Матвей, в «Катарине» вы танцуете не только Сальватора, но и разбойника Дьяволино. Какой из персонажей вам ближе?

– Под мою органику, конечно, лучше подходит Сальватор. Но Дьяволино исполнять интереснее, хотя эта роль далась мне сложнее всего – то и дело промахивался с попаданием в образ. Вначале в первом акте, когда он появляется в логове разбойников после удачной вылазки, этот герой у меня оказался очень смешной. Я представлял себя человеком, вернувшимся в родную атмосферу с богатой добычей, и чувствовал себя расслабленно, шутил – это шло у меня от души. Но такое поведение разрушало целостность образа, не совпадало с его характером в следующих сценах. Во втором спектакле Дьяволино, напротив, получился чрезмерно жестким и надменным: мне хотелось перестать быть смешным, и мой персонаж стал слишком серьезным. Я вообще по натуре впадаю из крайности в крайность, не чувствую пока золотой середины. И только в третьем спектакле благодаря нашему хореографу Юлиане Геннадьевне Малхасянц у меня, наконец, случилось точное попадание. Тогда мне пришлось танцевать три спектакля подряд: в первых двух – Сальватора Розу, и после, как вишенку на торте, Дьяволино. Наверное, накопившаяся усталость выбила из меня всю искусственность – я стал полностью жить на сцене, слился с Дьяволино во всем. Хотелось бы закрепить этот образ, чтобы все точно было рассчитано. Пока мне это дается непросто.

– В балете «Ромео и Джульетта» вы исполняете Тибальда, хотя с вашей лирической внешностью вам, казалось бы, скорее подходит главный герой. Хотелось бы его станцевать?

– Хочу начать работать над ним, но танцевать – точно не в ближайший год. Да, Ромео мне в чем-то близок: в свои 20 лет я во много еще наивен, верю в чудеса, стараюсь во всем видеть хорошее. В то же время порой бываю очень вспыльчив, я человек эмоционально нестабильный – и в этом ближе к Тибальду. Да и Меркуцио мне по характеру во многом подходит: очень люблю подшучивать над людьми, и мое специфическое чувство юмора не всем бывает понятно. Но до партии Ромео точно пока не дорос. Для такой роли одних внешних данных недостаточно, нужно очень хорошо подготовиться и психологически, и физически. Самое сложное в этой роли, что за два акта балета ты должен показать развитие персонажа, его взросление: за очень короткое время Ромео успевает полюбить, увидеть смерть, потом решиться на самоубийство. К тому же, затрачивая огромное количество эмоций, ты почти все время находишься на сцене, и здесь нужно суметь прожить все это так, чтобы не потерять контроль над телом, чтобы тебя хватило на весь спектакль. Ромео, Спартак, Ферхад из «Легенды о любви» и, пожалуй, еще Альберт в «Жизели» – те партии, где особенно важна филигранная подготовка и идеальный баланс между эмоциями и физической подготовкой.

– Как, на ваш взгляд, достичь этого идеального баланса?

– Только упорным трудом, постоянной практикой. И еще нужно уметь слышать замечания и принимать то, что тебе действительно на пользу. Моя матушка училась в Щепкинском театральном училище у Юрия Мефодьевича и Ольги Николаевны Соломиных. Так вот, Юрий Мефодьевич всегда говорил, что если тебе кто-то со стороны что-то высказал, выслушай его, запиши этот совет, а потом сомни листок и выкинь в самый дальний угол квартиры. Через какое-то время будешь убираться, найдешь эту бумажку, прочтешь и поймешь, что, возможно, тот человек был прав. Или, наоборот, это была пустая критика. Но понять дельность чужих замечаний можно только со временем.

– Как вы относитесь к конкурсам?

– С отвращением. Искусство – это не спорт. В детстве я занимался фигурным катанием, и там были четкие критерии, как нужно прыгнуть, чтобы добиться высоких баллов. Но каждый раз на соревнованиях у меня почему-то не было внутренней установки, что я должен выступить лучше всех, что именно это здесь самое главное. Мне нравилось со всеми знакомиться, общаться – я не воспринимал других спортсменов как конкурентов. Мне неприятно, когда к соревнованиям относятся как к войне. А в искусстве это вообще совершенно недопустимо. В театре ни с кем-то соперничаю – стараюсь учиться у своих коллег, с каждой репетицией, с каждым спектаклем стремлюсь к достижению все лучшего и лучшего результата. Но не в сравнении с кем-то другим, а с тем, что уже сделал сам.

– Что, кстати, побудило вас уйти из фигурного катания в балет?

– Увидел, как мой старший брат танцевал в отчетном концерте Московского хореографического училища имени Леонида Лавровского – и все, мне тоже так захотелось: он показался мне таким красивым, таким уверенным в себе на сцене. Я окончил это училище, после учебы в 2020 году был принят в балетную труппу Приморской сцены. А после, по стечению многих обстоятельств,  был приглашен в Красноярский театр оперы и балета, в котором педагоги увидели во мне потенциал и начали усердно со мною работать и давать партии.

– В «Лебедином озере» вы вскоре исполнили и принца Зигфрида. Какому из двух персонажей отдаете предпочтение на сцене?

– В постановке тогдашнего худрука театра Сергея Рудольфовича Боброва получилось что-то среднее между Ротбартом и Злым гением – не просто злой колдун в облике птицы, а темная сторона принца, мрачное воплощение его бессознательного. Такой сложный характер, конечно, весьма привлекателен для артиста, но Зигфрид мне интереснее – тонкая натура, очень наполненный внутри, в нем есть, что передать на сцене.

– А если придется выбирать между Спартаком или Крассом?

– Скорее, Спартак – эта партия гораздо тяжелее, нужно намного дольше работать. Кроме того, я человек по натуре мягкий, часто уступаю другим, не иду на конфликты, и, наверное, подготовка такой роли помогла бы мне в воспитании личного характера. Спартак – боец, а, самое главное, настоящий мужчина, способный, несмотря ни на что, постоять за свою любовь.

– За последний год вы исполнили также две партии в современной хореографии – Поэта и Нижинского в одноактных спектаклях «Черный человек» и «Нижинский». С чем пришлось столкнуться в работе над ними?

– Мне очень непросто дается пластика Поэта – приходится, осваивая движения контемпорари и погружаясь в эти ощущения, удерживать строгую классическую форму, потому что в этой партии есть и классические элементы танца. Я человек крайностей, а тут нужно найти золотую середину между современной свободной формой, когда у тебя тело не зажато, и при этом быть подтянутым, как в классическом балете. Мне комфортнее танцевать классику.

Что касается Нижинского, в эмоциональном отношении у меня в репертуаре на сегодня это самая сложная партия. Очень тяжело проживать больного человека на сцене. Психически больной человек не осознает, что он болен. Поэтому мне было невероятно сложно именно войти в этот образ. А уж как трудно из него выходить… Я даже дома поначалу не мог отключиться: слышал какие-то странные шумы, испытывал страх, тревожность. Когда в первом отделении должен был танцевать Нижинского, а во втором – па-де-де из «Катарины», откровенно страшился этого перехода. Спасибо, опять же, Юлиане Геннадьевне: она посоветовала мне в антракте пойти в зал, ни с кем не разговаривая, и полностью сконцентрироваться на элементах па-де-де, повторить спокойно и размеренно все движения. То есть, переключить внимание на какие-то конкретные рутинные задачи. И мне это здорово помогло.

– Есть ли что-то особенно привлекательное в репертуаре Красноярского театра оперы и балета, что вам хотелось бы станцевать?

– Всегда считал себя, в первую очередь, артистом, передающим на сцене некий образ, а не танцовщиком. Поэтому так люблю характерных персонажей – у них изначально есть какой-то движущий ими мотив, от которого можно отталкиваться и накладывать на него свои эмоции, тона, полутона, переходы. В нашем репертуаре, помимо Ротбарта, это Абдерахман в «Раймонде», Дроссельмейер в «Щелкунчике», Фея Карабос в «Спящей красавице», Мэдж в «Сильфиде». Вот станцую их – и тогда можно на пенсию! (Смеется.) 

Елена КОНОВАЛОВА
"Опера & Балет" №4, декабрь 2022 года