В этом году исполнилось ровно 15 лет, как балерина Надежда Панфилова пришла в труппу Красноярского театра оперы и балета. Хотя первые шаги на этой сцене она сделала ещё в юные годы — танцевала у Сергея Боброва козочку в «Щелкунчике». Позже Надежда исполнила в этом спектакле с десяток партий, включая главную — Машу. А весь наш разговор оказался невольно посвящён тому, что же для неё балет.

— Собственно, балет в моем представлении — это телепортация: в другое время, в другие ощущения. При этом важна гармония тела и духа: чтобы сохранить ясность мыслей, исполняя любую роль, и полный контроль над телом.

— Вы сами захотели заниматься балетом?

— Это было страстное желание моей мамы — она работает воспитателем в детском саду, но всегда обожала балет. Я и не сопротивлялась — лет с пяти занималась танцами и вообще никогда не боялась выходить на публику. Помню, мама мне рассказывала, как в детстве она собирала открытки с Галиной Улановой и Майей Плисецкой, а особенно любила Махмуда Эсамбаева, даже побывала однажды на его выступлении. У меня два старших брата, я была долгожданной дочкой, и, думаю, как это часто бывает, мама воплотила во мне свои несбывшиеся мечты. А папа мой, кстати, строил Красноярский театр оперы и балета и представить в те годы не мог, что его дочь будет в нём танцевать. С восьми лет я ещё два года занималась художественной гимнастикой. И, видимо, успешно, потому что тренер вскоре подарила мне необходимое профессиональное снаряжение — мячи, ленты, — и начала готовить к большому спортивному будущему. И даже когда я поступила в хореографическое училище, она готова была подождать меня ещё год — наверное, разглядела во мне неплохие спортивные данные.

— Но для балета данные оказались не хуже?

— Если бы! Первые два года вообще дались непросто, даже возникла угроза отчисления — я в то время была полноватая, ноги коротковатые. Мой педагог Светлана Петровна Михеева в первый же год заметила, что я как на пороховой бочке. Но меня такое отношение лишь заводило — верила, что со всем справлюсь. А самое главное, что меня зацепило в балете — это музыка. Она до сих пор меня зажигает, сразу вызывает отклик в теле. И особенно это проявилось, когда мы начали изучать характерный танец — испанские мотивы, цыганские, я мечтала это танцевать. Хотя в балете есть определенная эстетика, и такие танцы обычно исполняют высокие девочки. А маленькие балерины, как правило, — демихарактерные. Такие, как Чага в «Князе Игоре». Я прошла в танце полный путь — от кордебалета до солистки. Чага стала переломным моментом на пути к сольным партиям — это моя первая и самая любимая партия.

Хотя до неё была еще одна небольшая сольная роль — Комедиантка в балете «Ромео и Джульетта». Наш курс как раз оканчивал училище, когда в театре выпускался этот балет, и нас всех сразу заняли в массовке — мы изображали народ Вероны. А несколько человек репетировали комедиантов. Я всегда всё схватывала очень быстро и могла бы станцевать эту роль еще на премьере. Одна девушка получила на репетиции травму, и Сергей Рудольфович (Сергей Бобров, художественный руководитель Красноярского театра оперы и балета имени Д.А. Хворостовского. — Е.К.) попытался поставить меня вместо неё. Но я по неопытности тогда запуталась, во время танца расплакалась от огорчения, что не получается, и он меня не взял. А спустя несколько месяцев мы отправились на гастроли в Англию, и за 40 минут до спектакля произошла такая же ситуация — балерина травмировалась. Я уже загримировалась под горожанку, когда вошел Бобров со словами: «Ну что, Надежда, настал твой звездный час». (Смеётся.) Роль к тому времени хорошо усвоила, но и тогда не обошлось без казусов — поскользнулась на плаще Меркуцио в одной из сцен. Но коллеги меня поддержали, и на «Золотой Маске», куда мы вскоре отправились с этим спектаклем, я тоже танцевала Комедиантку. Мне кажется, возможности нашего мозга ещё толком не изучены. Когда попадаешь в экстремальную ситуацию, откуда что в памяти всплывает? В балете очень важно быть включенным в процесс. К вопросу, что для меня балет — это любовь. Музыка и танец — язык, способный вытянуть из любой ситуации, он неизменно помогает мне справляться с трудностями.

— Надя, а как вы получили роль Чаги?

— В театре в 2008 году ставили перформанс-феерию LUMEN MAGICUS — это было балетно-оперное шоу, объединившее номера из разных спектаклей, в том числе, и из «Князя Игоря». На постановку приехала хореограф Юлиана Геннадиевна Малхасянц. В первые мои годы в театре она вообще очень сильно на меня повлияла. Настоящий кладезь знаний, я жадно от нее всё перенимала. Чагу репетировала в паре с Анастасией Корешниковой, но исполнила не сразу. Чага — женщина темпераментная, статная, огненная. А я только второй год танцевала — у меня был хороший прыжок, но ещё девочка, не женщина, не хватало нужного внутреннего содержания. Юлиана Геннадиевна даже в шутку назвала меня Чунга-Чангой. Сейчас смешно вспоминать, а тогда до слёз расстроилась — я же ночами не спала, всю душу в это вложила, представляла, как станцую, а она меня спустила с небес на землю. (Смеётся.) Но когда Юлиана Геннадиевна к нам недавно приезжала, мы уже были в партнёрском диалоге, я повзрослела. Спасибо, что она доверила мне станцевать Чагу. И сама я благодаря этой партии больше поверила в свои возможности. А какое счастье было потом исполнить Чагу, когда у нас в репертуаре появился «Князь Игорь»! Эта партия для меня определяющая, красной нитью идёт по всей сценической биографии. С ней мне удалось три года назад съездить в Москву на II Всероссийский конкурс артистов балета и хореографов и взять там вторую премию.

— Я заметила, что вам вообще особенно близки характерные роли — хулиганские, экспрессивные, с ярким темпераментом.

— Да, сама себя в них вижу, мне в них более комфортно. Я человек по натуре позитивный, самоироничный. И в людях ценю умение отпускать негатив, способность посмеяться над собой. Ещё один из этапных спектаклей в моей биографии — «Золушка» Сергея Прокофьева. Анастасия Корешникова танцевала там Мачеху (позже на эту роль также ввелась Мария Куимова), а мы с Анастасией Осокиной — её дочек, сестёр Золушки. Ох, мы там и оторвались, у нас была настоящая банда. (Смеётся.) Сергей Рудольфович предоставил нам свободу: он задавал движения, а мы их обыгрывали, он многие из наших придумок оставил в спектакле.

В училище, исходя из моей фактуры и темперамента, мне чаще давали комические роли, драматические партии станцевала уже в театре. А голубые героини даже немножко пугали, но было важно их попробовать. Особенно в меня верила наш педагог-репетитор Елена Станиславовна Югова, спрашивала настойчиво: «Почему ты не попробуешь Микаэлу в “Кармен”?» А во мне было сильное внутреннее сопротивление. Но оно прошло, когда на «Вечере современной хореографии» под кураторством Владимира Васильева я станцевала девушку в этюде «Пастух и пастушка». Моим партнёром был Егор Осокин, но на репетиции мы вместе упали с поддержки. И хореограф Дмитрий Антипов за день до премьеры сам ввёлся в этот номер. Ценный оказался опыт по преодолению собственных страхов: исполняла лирическую героиню, плюс военная тематика — нужно было передать, как на войне, в её тяжелейших условиях, в людях зарождается любовь. Прежде я себя в таких ролях не воспринимала. И в партии Микаэлы пока так и не вышла, хотя репетировала её. Зато станцевала Жизель.

— Что вас, острохарактерную танцовщицу, привело к одной из самых трагических партий балетного репертуара?

— Я танцую преимущественно вторые партии, но в Болгарии мне посчастливилось исполнить две ведущие роли — Машеньку в «Щелкунчике» и Жизель. Сергей Рудольфович дал попробовать — это для меня стало настоящим подарком. Конечно, поначалу было страшно. Сейчас понимаю, что свои страхи нужно уметь слушать и разделять. Одно дело, когда страх — самозащита от посторонних соблазнов, тогда он оправдан. И совсем другое, когда он тебя тормозит и не позволяет пробовать что-то новое, двигаться дальше — потом будешь жалеть всю жизнь. Рада, что рискнула и поняла, что могу. Хотя в театре почему-то не позволяю себе претендовать на такие роли, только на гастролях.

— А Кармен хотелось бы станцевать? Мне кажется, эта героиня как раз под ваш темперамент.

— Возможно, но, наверное, я ещё до неё не дозрела. Мне в театре говорят, что я и Китри в «Дон Кихоте» могла бы исполнить. А, может, мне мешает повышенное чувство ответственности: а справлюсь ли? Наверное, справлюсь. Но нужно внутренне настроиться. А еще, видимо, эти самокопания во мне с училищных времен. Светлана Петровна Михеева сознательно учила нас равняться на лучших, а не просто готовила для репертуарной труппы. Не важно, где ты живешь и работаешь — нужно всегда стремиться к идеалу и трудиться не вполсилы, иначе это неуважение и к себе, и к зрителю. Она сама окончила Вагановскую академию хореографии с красным дипломом и муштровала нас все восемь лет, нам немало доставалось. Но я очень благодарна ей за те уроки. Ни одна из её выпускниц не позволит себе выйти на сцену и станцевать небрежно, вполноги — будут до последнего копаться в себе, сомневаться, но всё равно пробовать и добиваться всё лучшего и лучшего результата. И, как правило, мы очень редко остаёмся собой довольны. Только со временем, когда партия закреплена, ты понимаешь: да, теперь уже неплохо. Но можно и лучше.

— Главное, чтобы самокритика не загоняла в комплексы, разве не так?

— Конечно, у всех это проявляется индивидуально. За мной водится, что поначалу не позволяю себе взять планку выше. Никогда не прошу никакие роли, зато охотно танцую все, что предлагают — занята чуть ли не в каждом спектакле. В детстве порой возникал протест, внутреннее эго возмущалось: разве я восемь лет училась ради того, чтобы выходить в свите феи Карабос? (Смеётся.) Приходилось с собой договариваться. Только с опытом пришло понимание, что в любой роли можно найти свои смыслы, свои краски. В сольной партии, кстати, иногда проще выйти, чем в кордебалете. Солисты, прежде всего, сконцентрированы на себе и на своем партнёре. А в кордебалете нужно всё время следить, чтобы не выбиться из общей линии, не сломать строй, и при этом танцевать. И вообще, находиться на сцене — большое счастье. Пока способна танцевать — буду танцевать. Но когда почувствую, что не могу больше делать это на высоком уровне — надо уходить. Важно себе не врать и уметь слышать правду от тех, кому доверяешь.

— Вы танцуете преимущественно классику, но вам довелось исполнить и несколько ролей в современной хореографии — в балетах «Антигона», «Электра», «Ханука», в упомянутых вами «Золушке» и номере «Пастух и пастушка». Как у вас складываются отношения с этим направлением в танце?

— Названные вами спектакли, скорее, неоклассика, физически там не пришлось радикально перестраиваться. Но я участвовала и в настоящих экспериментах — это был увлекательный опыт. Первым таким соприкосновением с современной хореографией стала роль Милдред в спектакле «451 градус по Фаренгейту» у Снежаны Здор в 2013 году, было очень интересно осваивать непривычную для себя пластику. Хотя тогда она мне казалась экстремальной и травмоопасной, сейчас уже было бы гораздо проще её исполнять. Но это стало мощным шагом вперёд — и хореографически, и в понимании, что такое работа над образом.

А два года назад Олеся Алдонина ставила хореографию к опере «Рафаэль» и предложила мне станцевать там танго на музыку Игоря Стравинского. Я так ей за это благодарна! Хотя вообще теперь не представляю, как выдержала тот сезон — мы работали на износ. «Рафаэля» мы выпускали зимой, а в первой половине сезона я готовила характерные танцы к конкурсу в Москве, и параллельно мы с Олесей ездили на репетиции в студию Evolvers, где были заняты как танцовщицы в постановке у Юлии Коробейниковой. С её номером мы потом отправились на конкурс Дианы Вишнёвой Context, где получили приз зрительских симпатий. Юлия выстроила смежную хореографию — она была верна своему пластическому языку, просто добавила некие акценты, использовала нашу гибкость, классическую балетную базу. Получился экспериментальный танец на современную инструментальную музыку, где были объединены разные стили. И кто бы мог подумать, что мы будем исполнять его при Диане Вишнёвой, Алессандре Ферри, других балетных звездах, что сами посмотрим множество именитых европейских трупп.

Из недавних опытов в этом направлении — «Ленинградская симфония» в постановке Сергея Боброва, над хореографией к ней работали Олеся Алдонина, Наталья Боброва и Демид Зыков. Для меня самая большая радость в спектакле, когда все артисты включены, сосредоточены на том, что делают. Так произошло на «Ленинградской симфонии»: на сцене действительно были люди предвоенной и военной поры, все настолько погрузились в ту историю! Это и есть та самая внутренняя телепортация в другую эпоху.

— Вы упомянули, что не сразу позволяете себе повышать планку. А что нужно для того, чтобы самой захотеть замахнуться на новую высоту?

— Как правило, мне нужно время, чтобы увидеть себя в том или ином образе. Хотя я быстро учу любой материал и, наверное, поэтому перетанцевала множество сольных партий — меня не раз вводили незадолго до спектакля, не боялись, что не справлюсь. Кстати, на адреналине подчас выходит лучше, чем после долгих репетиций. Но есть партии, требующие длительного погружения. Например, Мирта в «Жизели»: когда мне предложили её станцевать, первая реакция была — отказаться. Нас всегда учили, что это высокая девушка, статная, она выше Жизели. Но потом подумала: а почему нет? Мирта может быть разной. И только когда придумала для себя, какой она была до ухода из жизни, сразу поняла, как буду существовать на сцене в этом образе.

— И как, на ваш взгляд, прежде жила Мирта и насколько она похожа на Жизель?

— Обычная деревенская девушка, только холоднее, спокойнее и неприступнее. У них с Жизелью схожие судьбы: к Мирте многие сватались, а потом её точно так же обманул знатный человек. Но, в отличие от Жизели, она не простила неверного возлюбленного, а прокляла. И, скорее всего, не покончила с собой, а стала отшельницей — возможно, травницей, помогала женщинам в исцелении души и тела. Но поселяне сочли её колдуньей и убили. Мирта — сильная, и, в то же время, женственная, с чувством собственного достоинства и с уязвленной гордостью. Как только я себе это представила, мне стало понятно, почему она так холодна с Альбертом — она глубоко возмущена его поступком.

Когда мне удается так проникнуть в образ, уверенно выхожу на сцену. То есть, мне интересно наполнить партию собственным содержанием. Тогда действительно получается телепортация, и волнения меньше. Хореография-то у всех артистов технически выстроена одинаково, но если человек предлагает свой внутренний рисунок, за этим всегда интересно наблюдать. Понятно, что в балете есть профессиональные ограничения, но я порекомендовала бы юным балеринам, делающим первые шаги в профессии, не загонять себя ни в какие внутренние рамки, как можно раньше пробовать и позволять себе всё и, главное, — не бояться ошибаться. Потому что балет — это неизменный поиск и передача новых смыслов. Скучно из года в год танцевать одно и то же, должен быть постоянный рост. Мне лично поменять свои представления о профессии во многом помогло режиссёрское образование: в 2016 году окончила в Питере вуз по специальности «Режиссура театрализованных шоу-программ». Это было увлекательное погружение — мои педагоги занимались абсурдом, и я тогда глубоко окунулась в произведения Беккета, Хармса, Хлебникова, Введенского. И в питерских театрах открыла для себя немало нового: меня очень впечатлили постановки Максима Диденко и Владимира Варнавы, но самое сильное потрясение испытала на спектаклях Юрия Бутусова в Театре Ленсовета. Я тогда впервые увидела его постановки «Кабаре Брехт» и «Макбет», и мне было безумно интересно, как они режиссёрски выстроены, как в драматургию вплетается музыкальный материал.

— Саму себя в режиссуре пробуете пока осторожно?

— Пока только погружаюсь в неё, идёт процесс накопления. С Марианной Борисовной Кайдани работала над спектаклем «Петя и Волк» на музыку Сергея Прокофьева. Моей дипломной работой стала новогодняя сказка «День рождения Деда Мороза». Сама написала сценарий: в нём были и конкурсы для детей, и песни — даже использовала песню Still loving you группы Scorpions. (Смеётся.) Педагоги юмор оценили — защитилась на отлично. С Олесей Алдониной мы делали перформансы к театральным ночам — «Победа над солнцем» и «Гоголь-night», мне нравится наш тандем. Давно хотим поставить с ней «Маленького принца» с использованием в оформлении рисунков Нади Рушевой. Эта уникальная художница прожила недолго, всего 17 лет. Но за свою короткую жизнь создала немало просто невероятных рисунков. Говорили, что она обводила на бумаге то, что видела. Иначе чем объяснить, что когда в четыре года папа читал ей книжку, Надя с точностью воспроизводила костюмы героев той поры? Мне посчастливилось увидеть оригиналы её работ в Литературном музее Санкт-Петербурга, испытала невероятные ощущения — настолько это трогательно и выразительно.

— Во время непрекращающейся пандемии сложно рассуждать о перспективах, и всё-таки: есть представления, чем хотелось бы заняться к открытию сезона в театре?

— Буду танцевать, что ещё сказать? Сейчас настроена подготовить цыганский танец из «Дон Кихота». В этой роли множество нюансов — и в пантомиме, и в движении, — хочется показать чувственность и внутренние эмоциональные переживания героини. Очень глубокая партия, мне в ней особенно нравилась Елена Югова. Но вообще не хотелось бы пока что-то загадывать, и не только из-за пандемии. Раньше я ставила цель, шла к ней и сильно расстраивалась, если не получалось. Хотя немало планов сбылось — например, с окончания училища знала, что продолжу образование в Питере. А в детстве даже написала письмо Якубовичу: «Подарите мне, Леонид Аркадьевич, путёвку в Петербург». (Смеётся.) Откуда это взялось? Родители ни разу не были в этом городе. С профессией режиссёра определилась, когда села и прописала, что мне нравится. Всегда любила делать праздники и дарить подарки, поэтому постановка театрализованных программ — как раз то, что нужно.

Раньше я всё форсировала, была менее гибкой. Но с жизненным опытом представления о себе и своей работе стали, к счастью, меняться. Помимо балета мне ещё интересно очень и очень многое. Два года ходим с семьей на Алтай в пешие походы — это моё новое сильное увлечение. Люблю читать, путешествовать, ходить в другие театры, особенно в наш ТЮЗ. Недавно увлеклась игрой на ханге. Мы с моим педагогом Антоном Коренко и оператором Михаилом Пархотиным даже сняли клип «На связи», где Антон играл на берегу Енисея, а я танцевала. Вообще абсолютно открыта к разным экспериментам, следую и доверяю тому, что даётся.

Елена КОНОВАЛОВА
Культура24, 11 июля 2020 г.