Красноярский театр оперы и балета завершил очередной сезон премьерой "Богемы" Пуччини, и теперь в его репертуаре есть все самые популярные шедевры последнего классика итальянской оперы.

Считаясь во всем мире "хитом", в наш город "Богема" заглянула лишь в третий раз. Раньше ее показывали во время своих гастролей в Красноярске Пермский и Челябинский оперные театры, соответственно почти сорок и почти десять лет тому назад. Композитора не случайно привлек сюжет, повествующий о жизни нищенствующей, но не унывающей по этому поводу артистической молодежи. Ведь сам Джакомо Пуччини в студенческие годы был отличным представителем богемы. В эту оперу автор вложил всю свою душу, что неизменно находит отклик в сердцах слушателей тех стран, где звучит его дивная музыка.

Постановку "Богемы" в Красноярске осуществил уже давно сложившийся творческий союз: дирижер Анатолий Чепурной, режиссер Вячеслав Цюпа, художник Виктор Архипов, хормейстер Наталья Буш. Анатолий Петрович Чепурной явно неравнодушен к операм Пуччини. И партитура "Богемы" - одна из самых совершенных, драматически и колористически богатых партитур в мировой музыкальной литературе - нашла в его лице достойного интерпретатора. Оба премьерных спектакля маэстро провел с большим подъемом. Оркестр под его управлением играл с энтузиазмом и экспрессией. В наиболее пленительных лирических эпизодах певцам создавались самые благоприятные условия для творчества. Жаль, что в полной мере этими условиями воспользовались лишь Лариса Марзоева (Мими), Вера Баранова (Мюзетта), Герман Ефремов (Марсель) и Вячеслав Нечипуренко (Коллен). Работа дирижера еще больше покорит красноярских меломанов, когда он добьется истинной гармонии между сценой и оркестром в начальном разделе первого действия, который задуман Пуччини как изящное вокально-симфоническое скерцо. А пока оркестр доминирует, ариозной декламации певцов не хватает выразительности и ясности, и возникает ассоциация с состязанием по перетягиванию каната: певцы пытаются перекричать друг друга и оркестр. Попробуй догадайся без заглядывания в программку, о чем здесь идет речь! Справедливости ради следует отметить, что исполнители ролей "четырех мушкетеров" во втором спектакле заслуживают меньше упреков в отношении дикции.

Принципиальный экспериментатор Вячеслав Цюпа, как всегда, стремится внести свой вклад в трактовку классического сюжета. Конечно, у него дело не доходит до тех крайностей, которыми отмечено творчество ряда отечественных и зарубежных авангардистов. Но его режиссура, как и в "Царской невесте", не свободна от надуманности, что приводит ко всякого рода несуразностям. Ход мысли постановщика не всегда совпадает с ходом музыкального развития. Приведу несколько примеров. Второе действие по замыслу композитора - это яркая жанрово-бытовая зарисовка, в которой ничто не должно мешать всеобщему веселью. Атмосфера праздника присутствует в интерпретации режиссера. Но праздничность то и дело нарушается мрачными "вкраплениями", не находящими в музыке ни малейшего подкрепления: жизнерадостный торговец игрушками Парпиньоль стал чуть ли не дьяволом, вселяющим в душу Мими тягостные предчувствия; в разгар веселья кончает жизнь самоубийством богатый старец Альциндор (правда, один из исполнителей этой эпизодической роли, ведущий бас труппы Анатолий Березин не подчинился здесь режиссерской воле). Весьма спорной представляется трактовка образов Мюзетты и четверых неразлучных друзей: поэта Рудольфа, художника Марселя, музыканта Шонара и философа Коллена.

Ветреную, взбалмошную, но обворожительную "королеву" Латинского квартала режиссер зачем-то превращает в женщину-вамп (из-за нее погибает Альциндор), в коварную мстительницу. Вопреки замыслу композитора и либреттистов Мюзетта в версии В. Цюпы не может простить Марселю свое нравственное падение и симпатизирует только муляжным(?!) могучим гренадерам, в чьем обществе и остается в финале второго действия. А как же тогда быть с присутствующим в музыке триумфом Марселя, к которому, как задумано Пуччини, возвращается по-настоящему любящая только его, Марселя, Мюзетта? И почему они снова вместе в третьем действии? Уже упоминавшиеся "четыре мушкетера" представлены режиссером как не вызывающие симпатии развращенные "плейбои", гуляки, пьяницы, драчуны. Им ничего не стоит и в замочную скважину заглянуть, и за новой подружкой Рудольфа приударить. С подачи постановщика они - не обладающие настоящим талантом посредственности, которые (Рудольф - не исключение!) в конечном счете глухи к страданиям смертельно больной Мими и прощанию с ней предпочитают моментальное превращение в благополучных, преуспевающих буржуа: в финальной мизансцене они облачаются в цилиндры и дорогие пальто, становясь своего рода двойниками государственного советника Альцидора. В эпилоге литературного первоисточника оперы - романа А. Мюрже "Сцены из жизни богемы" - действительно речь идет о том, что после смерти Мими Рудольф и его друзья вырываются из тисков богемного образа жизни и "вступают в свет". Но в произведении Пуччини нет и намека на этот "хэппи энд". Нравы Латинского квартала показаны в его опере отнюдь не в духе скептической беззаботности, присущей персонажам А. Мюрже. Композитор наделил их (и не только Мими с Рудольфом) прежде всего душевной щедростью, самоотверженностью, полнотой чувств. Описанным выше решением финала спектакля постановщик вступает в конфликт не только с музыкой, но и с самим собой. Ведь не изымает же он из своего режиссерского опуса трогательный и глубокий по содержанию монолог Коллена, ради лечения Мими продающего свое единственное сокровище - старый плащ.

Более того, Цюпа сочинил выразительную, запоминающуюся, хорошо исполненную и Георгием Мотиновым, и Романом Хобтой мизансцену, в которой Шонар прощается (опять же ради лечения Мими) со своей кормилицей - трубой. Где же логика? В жанровых эпизодах режиссер, несомненно, стремился к динамичности. Но в этом стремлении он не избежал многословия, перегруженности мизансценами, а во втором действии - неуместных по своей сути танцевальных вставок, перенасыщенности антуражем. В результате - избыток "мельтешения", суета, мешающая следить за главным в сюжете.

Художник Виктор Архипов, подобно режиссеру, не удержался кое-где от "самоповторов". То и дело завсегдатаи нашего оперного театра могут сравнивать некоторые детали оформления нового спектакля с тем, что уже видели в "Отелло" или мюзикле "Под первой звездой". Но Архипов постарался, чтобы "глазу было приятно", во втором действии не избежав кича.

Как и обещал театр накануне премьеры, сценография и костюмы соответствуют духу изображаемой эпохи. Но коль скоро провозглашен отказ от столь модной теперь эклектики, то следовало позаботиться и о прическе главной героини. С ее платьем никак не сочетаются ни современная стрижка Л. Марзоевой, ни распущенные прямые длинные волосы Черемновой. Жаль, что художник не обратил внимания на присущую музыке "Богемы" тонкую "французскую манеру" и не отразил ее в сценографии. А как рельефно выступали бы силуэты обитателей Латинского квартала на фоне парижских пейзажей в духе чудесных этюдов импрессионистов Сислея, Писсарро, Мане! И ничего страшного не произошло бы от перенесения времени действия из 30-х в 70-е годы XIX века.

Обычно мнение о спектакле складывается из двух составляющих - как поставлено и как исполнено. Так что настал момент остановиться подробнее на исполнении центральных партий-ролей.

Самое сильное премьерное впечатление связано с Ларисой Марзоевой (Мими). Ее нежный голос и хрупкий внешний облик идеально подходят для воплощения образа скромной, застенчивой вышивальщицы, тянущейся к счастью. Среди участников двух премьерных спектаклей "Богемы" Марзоева - безусловный лидер по части вокального мастерства и сценической выразительности. Хороша и Вера Баранова в облике чаровницы Мюзетты. Особенно продуманно она подошла к пластическому и мимическому рисункам роли. Хочется, чтобы так же много разнообразных красок было и в ее пении.

Как и в большинстве других российских оперных театров, сложнее дело обстоит с исполнителями ведущей теноровой партии Рудольфа. Конечно, дорого стоит то обстоятельство, что и Игорь Борисов, и Анатолий Пилипенко уверенно идут на штурм верхнего "до" в арии поэта и не срываются с этой коварной ноты. Но достаточно ли только такого "конька", чтобы добиться расположения взыскательной части публики? Заметим, то упомянутое "до" - вставная нота, отсутствующая в партитуре. А главное требование композитора к исполнителю партии Рудольфа - это умение петь развернутые мелодические линии благородно окрашенным звуком. Но истинно итальянской кантиленой на данном этапе не владеет ни один из красноярских Рудольфов. Из-за этого совершенно в тени остаются наиболее выразительные эпизоды партии в первом и четвертом действиях.

Игорь Борисов как певец убедителен только в третьем действии, в сцене прощания Рудольфа с любимой. Здесь он добивается-таки ровного, выверенного звучания голоса. Но до образа мечтательного романтика, которому подвластны "тончайшие движения души" (цитата из программки), Борисову, видимо, нет никакого дела. Если это не так, то почему манера его пения по преимуществу агрессивно-наступательна и совершенно лишена нюансов? Почему он настолько невнимателен к слову? Ведь временами кажется, что этот русский человек поет по-русски с гораздо большим акцентом, чем англичанин Тоби Симс, азартно играющий роль Мариеля. Анатолий Пилипенко, в отличие от коллеги, старается быть простым и естественным, а также убедить зрителей в том, что его Рудольф любит Мими искренне и горячо. Но умение петь лишь громко, жестким и напряженным звуком, очень мешает ему осуществить свое намерение. Слушая Борисова и Пилипенко, я то и дело вспоминала звучание в партии Рудольфа голоса великого Сергея Яковлевича Лемешева, чье столетие российская музыкальная общественность отмечала 10 июля - как раз в день второго показа красноярской "Богемы". Если бы и наши Рудольфы познакомились с лемешевской интерпретацией - такой сердечной и согретой душевным теплом, то это принесло обоим немалую пользу.

"Богема" стала этапным спектаклем для совсем молодых, делающих первые шаги на оперной сцене Светланы Черемновой (Мими) и Марии Кошинской (Мюзетта). Обе в будущем, возможно, украсят своим участием эту постановку. Но прежде им нужна основательная помощь педагогов по вокалу, дирижера и режиссера.

Проблематичным показалось участие в премьерном спектакле юного Андрея Силенко, который пока совершенно не готов к исполнению пусть небольшой, но показательной партии Коллена.

Как бы то ни было, встреча с ранее неизвестной многим зрителям оперой состоялась. Будем надеяться, спектакль "разыграется", "распоется" и закрепится на красноярской сцене.

Любовь ЛАВРУШЕВА
Фото Владимира НЕСТЕРИНА
"Красноярский рабочий", 24 июля 2002 г.